Блин! Такая свалка эмоций в груди! И распирает, давит. Не хватает сил это все «переварить» и разложить по полкам хоть в каком-то порядке. И обидно, вроде, из-за всего, из-за ее позиции. Но, е-мое, после сегодняшнего вечера, еще понятней, что Таню корежит. И не рассердишься на нее. Сложно злиться, когда начинаешь понимать.
А тут еще и Батя начал копаться в мозгах и нутре! Блин! Ну не знал Казак, что ему сказать! Как объяснить, что у них с Таней сейчас творится?! Для Димы отношения по-другому принципу всегда строились, тем более с женщинами. Он бы и не пытался Таню понять: не устраивает что-то — свободна, катись на все четыре стороны. Но, ведь, Дима никогда и не лукавил, пытаясь привязать к себе женщину эмоциями, скрывая то, кем является. Не испытывал этой гребанной неуверенности в себе самом и собственной привлекательности для любимой женщины! И не поймет Батя, попытайся Казак сейчас это ему объяснить. Отморозиться легче. Тем более, в свете того понимания, что исподволь меняло позицию Витали за последние недели. Волей-неволей, а начинал признавать Виталя, что их отношениям с Таней, их семье — может мало что сулить, при тех делах, которыми он занимается. И не потому, что Таню не сумеет переубедить. А оттого, что его где-то банально пристрелят. Или ее используют, чтобы его достать.
Кричал, что не будет выбирать между Димой и Таней, чтобы не заставляла. А уже начал. И даже выбрал, похоже. Более того, глядя на меняющееся восприятие другом Лизы, подозревал, что и Бате придется задуматься о подобном, рано или поздно. Только, как об этом сейчас разговор завести, когда Дима только до мести дорвался; как аргументировать свои мысли, до которых дошел — пока не знал. Потому и не поднял тему, когда они курили на пороге клиники, ожидая окончания операции. И от вопросов друга открестился.
«Довел» до поселка. Проверил парней охраны, пока Дима повел Лизу в дому. Несмотря на охре****но тяжелый день, не смог не улыбнуться, увидев удивленное и ошарашенное выражение лица девушки, осматривающей дом Калиненко. Вспомнилась Таня в подобной ситуации. Тоже, помнится, за Виталю цеплялась, как и Лиза сейчас за Диму. Все-таки, она оказалась куда интересней и глубже, чем он воспринимал ее раньше. И за отношение к Диме, Виталя ее оценил.
Но сейчас ему к своей женщине хотелось, и плевать на все их претензии друг к другу! Потому и не поехал к своему дому, стоящему в шестистах метрах отсюда. А снова сел в машину, и погнал через весь город, в ее долбанную клинику.
Доехал, заглушил машину. Три часа ночи… Отдохнул, по ходу. На фиг! Вытянул телефон. Из чистого принципа. Нельзя ему в эту ветеринарку и ногой? Ок! Написала, что любит, пусть теперь сама к нему и выходит.
Набрал номер Тани.
— Да? — далеко не сразу ответила Таня.
И по ее голосу он понял, что разбудил. Блин! Такой потребностью в ней накрыло сразу. Вот просто с головой, до кома в горле. Помешанный, ей-Богу. Такая необходимость к коже прижаться, втянуть в себя ее запах, теплый и сонный, в губы поцеловать, волосы взъерошить…
— Давай, Танюш, двигай на улицу, раз мне в твою клинику и ногой ступить нельзя, — немного обиженно велел он, севшим голосом. — Только куртку натяни, не вздумай так выскакивать! Тут промозгло, — не удержался, помнил, что болела недавно.
— Сейчас, — она не спорила.
И, кажется, удивилась. Почти недоверчиво согласилась. Появилась на пороге минуты через три, осматриваясь в потемках. Казак даже покурить не успел, толком. Один раз затянулся, выйдя из машины. Она его заметила и тут же двинулась в эту сторону.
— Виталь… — неуверенно начала Таня, кутаясь в куртку, еще на подходе.
Он не дал закончить, чтобы она там не собиралась говорить. Сгреб в охапку, бросив сигарету под ноги, и дорвался до ее рта. Начал целовать за все эти дни, как ненормальный. Она тихо застонала, ухватившись за его шею, то ли, чтобы не упасть, то ли сама не могла, хотела сильнее вцепиться. И так же сильно, безумно целовать начала.
Казака затрясло. Сдавил ее руками, как тисками, сам понимал. А иначе — не хотел и не мог… Ну не мог он без нее, блин! Не мог! Вообще. Четыре дня, и уже дуреет.
— Любишь, значит? — даже, чтобы спросить, не смог нормально оторваться от ее губ. Будто приклеили его к ней.
— Люблю, — она и застонала, и засмеялась, и всхлипнула ему в рот. — Прости, что так по-глупому вышло. Скандал на пустом месте устроила, да? — попыталась отодвинуться, чтоб глянуть ему в глаза.
Виталя назад дернул, погрузил ладони в ее растрепанные после сна волосы, намотал на пальцы.
— Ничего, Танюш, — уткнулся носом в макушку. — Оба издергали друг друга.
И вдруг — матюкнулся. Сам отодвинулся, уставившись на нее, хоть и хр*н, что разберешь в этой туманной темноте.
— Танечка, — прищурившись, вкрадчиво потянул ее за волосы. — Ты, елки-палки, что? Подстриглась? Я не ясно что-то объяснил в прошлый раз? — рявкнул он так, что эхо в тумане пошло. — Когда успела?!
Но Таня, по ходу, не испугалась, а хихикнула, прижавшись к его груди всем телом. Покачала головой, насколько позволял его захват.
— Вчера. Кончики обрезала, не утрируй, Виталь, — кажется, это выражение стало у нее одним из любимых, когда хотела его подколоть. — Пять сантиметров, я специально оговорила, не видно даже. Чаще бы приезжал — не заметил.
Он ухмыльнулся. Отпустило. Осадило. Не то, что она его слова всерьез не воспринимает, а то, что скучала. Чаще требует приезжать.
— Сама перерыва захотела, — напомнил он, и не думая отпускать волосы Тани. — Сама ушла из дому.
Таня тяжело вздохнула. И дрожь в ней зародилась. Он уловил. Ругнулся, поняв, что хоть куртку и натянула, а под ней — один медицинский костюм, который ни фига, не на утеплении, между прочим!
— А если я была не права? — тихо спросила Таня.
Но он сейчас думал о том, что ее колотит от холода. Рывком распахнул двери заднего сиденья и затащил Таню в машину.
— Ты что, не могла нормально одеться? — снова рявкнул. И вновь — с претензией.
— Не могла! — огрызнулась она в ответ. — К тебе торопилась.
Виталя выдохнул. Сам сел, ее усадил себе на колени, распахнул ее куртку, забрался под нее руками, пытаясь Танюшу согреть. Прижал к своему телу. Свой свитер содрал, ее кофту поднял, чтоб кожа к коже, и она его тепло себе взяла. А она задохнулась, задрожала больше. Нежно-нежно погладила его плечи, так, что Витале стало невыносимо, тут же кровь от мозгов вниз ухнула, к паху.
— Болела же только-только, — продолжил ругать, но уже мягче, целуя щеки, веки, лицо.
— Уже больше месяца прошло, Виталь. Даже два, почти, — тихо улыбнулась она в ответ. — Выздоровела давно.
Странный разговор. Скачки в тоне, в темах, в настроении. И все равно — не могут отодвинуться, будто прилипли друг к другу. Оба нуждаются в этом тепле и близости.
Захлопнул двери машины, чтобы согрелась быстрее. Хотел привстать, ссадив ее на сиденье, включить двигатель, чтобы натопить салон. Но Таня не дала себя с места сдвинуть.
— Виталь, так что, если я ошиблась, и уже не могу так, не хочу перерыва? — еще тише спросила.
Блин! А глаз не видно в темноте. И что сказать — он не знает. Не потому, что не хочет! Бл***! Да у него череп с мозгами в разные стороны разъехались от ее слов, от радости, что Таня готова вернуться, закрыть этот вопрос. Но открытой-то остается другая проблема. С безопасностью. И с тем пониманием, которое сегодня накрыло с головой.
Хочет вернуть. А подставить не может.
— Танечка, свет мой ясный! — прижал к себе до боли, до невозможности сделать вдох.
Теперь его затрясло. Только не от холода.
— Я очень тебя люблю, — она так же обхватила его руками. — Не могу решить ничего. Не могу с этим смириться… Но и без тебя — не жизнь это. С ума схожу, Виталь. И злюсь, бешусь из-за этого. Тебя мучаю, достаю придирками.
Прижалась губами к шее, поцеловала так жарко, что у него испарина на затылке выступила. В голове пусто. Зато в теле пульс по сосудам дробь отбивает. Пах горит от ее тепла, от тяжести тела Тани, такой желанной и такой ему необходимой. Соскучился дико! Она ему нужна больше всего!
