А он смеётся:
— Это все очень известные, очень уважаемые люди. Но вдумайся, такие ли уж у них красивые фамилии: Мусоргский, Ой-страх, Ломо-носов, Дуров...
Я вдумался. Действительно, не такие уж красивые фамилии.
Папа говорит:
— Когда человек приносит пользу обществу и является настоящим гражданином, то любая его фамилия, даже если она некрасивая, начинает всем казаться красивой. Потому что не фамилия красит человека, а, наоборот, человек красит свою фамилию. Теперь тебе понятно?
— Понятно-то понятно, но всё-таки... Почему именно мне должна была достаться такая фамилия? Ну. хоть бы Пробов была или Пробкин, а то — Пробочкин...
Папа сказал:
— Значит не очень тебе понятно, раз ты так говоришь. Подумай ещё. Только как следует. И я стал думать как следует. Я думал только об одном: что же нужно такое сделать, чтобы принести пользу обществу. И тогда обществу моя фамилия будет казаться красивой.
Я спросил об этом у бабушки. Она похвалила меня за такие мысли и сказала, что прежде всего нужно хорошо учиться. И потом надо развивать свои способности. У одних, например, способности к музыке или к спорту; у других — к науке или к рисованию. А есть такие, которые больше всего любят строить разные машины, или такие, _ которые любят природу и выращивают растения. В общем, у всех людей обнаруживаются интересы.
Какой же интерес обнаруживается у меня?
Я думал-думал и вспомнил.
У нас живёт чёрная кошка по имени Гипотенуза. Никто не верит, что её так зовут. Папа принёс её, когда она была ещё грудная, и дал ей такое смешное имя из науки геометрии. И вот два года назад, когда я был такой, как Мишка, у меня обнаружился интерес, почему наша Гипотенуза очень не любит перец, а валерьяновые капли обожает — даже больше, чем бабушка. А когда попробует этих капель или даже просто понюхает, то вдруг начнёт так бегать и прыгать, как клоун в цирке.
И ещё я вспомнил, что у меня обнаруживался такой интерес: почему попугаи говорят, а лошади и собаки не говорят? Ведь они умнее, чем попугаи, а хоть бы одно словечко сказали.
Может быть, они не говорят просто оттого, что их никто не учит разговаривать? Попугаев же учат говорить разные слова, а лошадей и собак никто не учит.
Правда, Макарычев как-то рассказывал, что один клоун выступал в цирке с учёной собакой, и она говорила: «мама». Отчётливо так выговаривала: «мама»... А что, если завести собаку и начать её учить говорить?
Теперь я рассказал обо всех этих моих интересах бабушке. Она сказала, что меня привлекает наука, которая называется биология, что это хорошо и что я должен продолжать научные наблюдения.
Я обрадовался и с этого дня начал продолжать научные наблюдения.
Бабушка спит с открытым ртом. Когда она спала, я пересчитал все зубы у неё во рту и установил, что у пожилых женщин насчитывается во рту 24 зуба. Потом я стал наблюдать за всеми людьми, которых я встречал, и установил, что седые волосы бывают даже у молодых. Но чаще они бывают у стариков.
А когда мы поехали летом в деревню, я долго думал, что бы там наблюдать. Вдруг к нам во двор вбегает беленькая, очень хорошенькая такая собачка. Никого не боится, а ко мне просто на колени прыгает. А что, если попробовать научить её разговаривать?
Я погладил её:
— Скажи: «ма-ма».
— Ав! — сказала собачонка и вильнула хвостом.
— Ну тогда скажи: «Ми-ша».
— Ав! — собачонка снова вильнула хвостом и стала смотреть мне прямо в рот.
«А всё-таки она понятливая, — подумал я. — Она же не просто тявкает, а только после моих приказаний. Значит, она хочет повторить слова «мама» и «Миша», но пока ещё не может. Хорошо бы оставить собаку у нас. И заниматься с ней как следует».
А пока я решил понаблюдать, сколько секунд она может не дышать.
Я сбегал за сахаром, дал его собаке, а сам вынул носовой платок и стал ждать, когда она кончит есть.
Мишка сидел неподалеку на земле и рыл лопаткой ямки. Ему очень понравилась собака, и он захотел с ней поиграть. Но я ему сказал, что это не простая собака, а для того, чтобы научно наблюдать.
Я не знал, чем выдыхают и вдыхают воздух собаки — ноздрями или пастью. Поэтому, когда она поела сахар и совсем близко подошла ко мне, я прижал её к себе левой рукой, а правой крепко закрыл ей платком ноздри и пасть и стал считать секунды:
— Раз, два, три, четыре...
Мне удалось досчитать только до шести, потому что на седьмой секунде она меня так укусила через платок, Что я забыл про все секунды и закричал изо всех сил.
Мишка испугался и закричал ещё громче. Наверное, собачка тоже испугалась. Она как помчится куда-то — и скрылась из вида.
Мама услышала крик и выбежала во двор. А за ней выбежала и бабушка. А у меня вся ладонь и палец в крови. Тут они стали охать, переживать и расспрашивать, как это всё произошло. Я молчал, а Мишка сказал:
— Это всё собака. Беленькая такая, маленькая. Костя её научно наблюдал. Мне промыли ранки, залили их йодом. И на этом всё бы кончилось. Но бабушка вдруг говорит:
— А что, если собака бешеная? Надо же тогда срочно делать прививки! Мама даже побледнела и спрашивает:
— Чья это собака?
А откуда я знаю, чья это собака, когда она сама к нам во двор вбежала? Я же её в первый раз вижу. Так я и сказал маме.
Она говорит бабушке:
— Забинтуй ему руку, а я пойду узнаю, чья это собака и здорова ли она...
Мишка заявляет:
— Я с тобой пойду! Бабушка говорит:
— Сиди дома. Не хватает ещё, чтоб и тебя покусали. Мама ушла. А бабушка начала бинтовать мне руку.
Она бинтовала, вздыхала и говорила, что я ребёнок со странностями.
Я ей, конечно, ответил, что странности тут ни при чём и что я занимался научными наблюдениями. Ведь она же сама мне это советовала!
А бабушка сказала, что если я и дальше буду заниматься такими наблюдениями, то на всём моём теле не останется ни одного целого места.
Потом пришла мама. Она была расстроена и сказала, что никто из соседей ничего не знает о маленькой белой собаке. Скорее всего, она бродячая, бездомная...
Бабушка опять начала вздыхать. Потом она ушла с мамой на кухню. И там они долго шептались.
А через полчаса мы с мамой были уже в электричке. И торопились в город к папе, чтобы вместе с ним пойти делать мне прививки.
Когда папа обо всём узнал, он сказал маме, чтобы она обязательно успокоилась. А мне сказал так:
— Я думал, что мой старший сын чуть умнее.
Потом мы поехали в поликлинику. Там одна медицинская сестра в очках стала подробно расспрашивать, как всё это получилось. Она всё внимательно выслушала, принесла шприц и сказала:
— Предупреждаю — будет больно. Но мне тебя не жалко, потому что ты мучил животное.
Всем больным, кого жалко, делают уколы в руку или... в общем, в одно другое место. А мне эта медицинская сестра сделала укол — вы даже не поверите, когда услышите, — в шею!
До чего же было больно! Просто ужасно больно! Даже Леонид Жаботинский — и тот бы закричал от боли.
— Кричишь? — спросила медицинская сестра. — Интересно, ты все три недели собираешься кричать? Или только сегодня?
Выяснилось, что мне целых три недели нужно будет приходить на прививки. Каждый день!
Пока я это переживал, медицинская сестра в очках ушла и пришла другая медицинская сестра, без очков. Она по ошибке решила, что пострадал папа, и сказала ему, что укушенным, когда им делают прививки, категорически воспрещается пить спиртные напитки. И она предупреждает, что их нельзя употреблять шесть месяцев.
