Папа выслушал и говорит:
— Спасибо за предупреждение. Но мой ребёнок, как это ни странно, вообще не употребляет спиртных напитков.
Медицинская сестра сказала:
— Ой, извините!..
Потом они оба смеялись, а я чуть не плакал: очень болела шея.
Папа увидел, что я держусь за шею и говорит:
— Терпи. Наука требует жертв.
Потом подошёл врач и сказал папе, что надо постараться обнаружить собаку, потому что её полагается исследовать. Если окажется, что она не бешеная, то мне больше не нужно будет делать прививки. А если у этой собаки появятся признаки бешенства, например, выяснится, что она боится воды и хрипло лает, да ещё глотает тряпки, палки и другие предметы, которые здоровые собаки не глотают, тогда мне придётся сделать 50 уколов, а может быть, даже больше.
Мой папа всегда шутит, даже когда ему досадно. И он сказал, что заготовит много тряпок и пойдёт их скармливать этой собаке.
На другой день папа не пошёл на работу. Он поехал с нами в деревню и там целый день где-то ходил. А пришёл только вечером, голодный и злой. Сначала он ни с кем не разговаривал, а потом не выдержал и засмеялся.
Он сказал, что если бы он поймал, наконец, эту белую собаку, он бы, кажется, её сам укусил. Оказывается, папа весь день гонялся за всеми деревенскими собаками, и многие жители решили, что у него такая профессия.
Но почему-то все собаки оказывались совсем не белыми, а чёрными или даже рыжими.
Он обнаружил только одну белую собаку и то потому, что она никуда не бегала, а сидела себе на цепи около своей будки. Но она была огромная и очень старая.
Мишка спросил:
— А может, она мама той маленькой? Нашей?..
Папа ответил, что белая собака, которую он обнаружил, такая громадная и старая, что скорее всего она бабушка той, которая меня укусила. Или дедушка.
Так как белую собаку всё же не удалось найти, то пришлось мне каждый день ездить на прививки.
Мама и бабушка всё время волновались. Они даже хотели отдать кому-нибудь нашу Гипотенузу. Потому что кошки тоже могут в один прекрасный день стать бешеными: здоровые-здоровые, а вдруг так неожиданно взбесятся, что даже не заметишь.
Мишка всё это слушал. А утром, когда встал, налил в миску воды и начал заставлять Гипотенузу пить. А она, наверное, до этого уже напилась и категорически не хотела пить.
Тут Мишка обрадовался и говорит:
— Вот видишь, она боится воды!.. А теперь давай дадим ей тряпку! Давай, Костя?.. Вдруг она станет глотать, и тогда мы увидим, что она тоже бешеная...
Мне стало обидно за Гипотенузу, и я говорю Мишке:
— А если тебе дать тряпку, ты её будешь глотать?
Мишка подумал и сказал:
— Сам глотай.
Он на меня ужасно рассердился, но не прошло и двух минут, как он опять спросил:
— Костя, а если та собака была бешеная, ты тоже будешь кусаться?
Я его успокоил и сказал, что буду кусаться только тогда, когда он будет мне надоедать. !
Наконец я сделал двадцать одну прививку и перестал ездить в поликлинику. За это время я узнал много по биологии. Я, например, узнал, что есть ещё другие признаки бешенства, кроме глотания разных неподходящих предметов, — это судороги глотательных мышц при виде воды. И вот я думаю: ну что я такого плохого сделал? Почему мне так не везёт? Занимался научными наблюдениями, а получилось что? Так искололи шею и плечи, что целый месяц не мог до них дотронуться. А кроме того, от прививок у меня началась крапивница. Хорошо ещё, что не судороги глотательных мышц...
Опять биология
После случая с укусом я, конечно, перестал проявлять интерес к биологии. И всё-таки я из-за этой биологии пострадал ещё один раз.
Случилось это так.
Папа и мама торопились на работу, а бабушка задержалась в магазине. Я уже позавтракал, а Мишка нет. Он всегда очень долго ест. Он уплетал своё самое любимое блюдо — жареную картошку, и, кроме того, в кастрюльке для него варилось яйцо.
Мама намазала ему на хлеб масло. Мишка съел всю картошку и вдруг заявил, что яичко он будет есть, но без всякого хлеба. Мама удивилась:
— Почему? Мишка говорит:
— Может быть, у меня зубы болят! А у самого глаза хитрые и улыбаются.
Мы сразу поняли, что он сочиняет про зубы. А он повторяет прямо:
— Зубы болят, не буду с хлебом. Это у него часто бывает — такое непонятное упрямство.
Мама спрашивает:
— А жареную картошку ел, зубы не болели? Он говорит:
— Мама, ты не знаешь, от жареной картошки у людей никогда не болят зубы, а от хлеба могут болеть.
Мама только головой покачала, потом отвела меня в сторону и говорит:
— Костя, попробуй, «заговори ему зубы», расскажи ему, пожалуйста, какую-нибудь историю. Он и поест яичко вместе с хлебом, хорошо?
Я, конечно, согласился. Вынул из кастрюльки яйцо, положил его в блюдце, сел рядом с Мишкой и говорю:
— Я тебе сейчас расскажу какую-нибудь историю, а ты тем временем будешь есть.
А Мишка очень любит, когда я ему что-нибудь рассказываю. Он готов слушать меня хоть целый день.
Я придвинул ему хлеб с маслом и говорю:
— Откуси, и я сейчас начну.
Он послушно откусил, а сам смотрит мне прямо в рот, ждёт, когда я начну.
Я думаю, что же ему такое рассказать...
— Мишка, а тебе весёлое рассказать или страшное?
— Весёлое. Нет-нет, страшное...
— Рассказать тебе про бабу-ягу, как она детей похищала.
— Лучше весёлое.
— Рассказать тебе, как один мальчик на ракете полетел на Луну?
— Десять раз рассказывал...
— Ну, тогда про курочку-рябу, как она снесла яичко.
— Ну-у...
Я говорю:
— А ты думаешь, про яичко неинтересно?
— А чего интересного...
— Чего интересного? Вот, смотри, тут перед тобой лежит яйцо. А ты знаешь, что такое яйцо, из чего оно состоит?
— Подумаешь?.. Из скорлупы.
— Правильно. А ещё из чего?
— Из белка.
— Правильно. А из чего ещё?
— Чего ты ко мне пристал?.. «Ещё из чего»... Ещё... Ещё... Ну, из желтка.
— Правильно. Это ты знаешь. А ты знаешь, что из таких яиц вылупливаются цыплята? Вдруг услышишь: «Тук! Тук!» А это цыплёнок стучит внутри. Ему там тесно делается. А потом — раз! — скорлупа как треснет, и вылезает цыплёнок!
Я вижу, как Мишкины глаза становятся совсем круглыми. Тогда я беру яичко, подношу его к ушам, как будто я прислушиваюсь, шевелится там внутри цыплёнок или не шевелится.
Мишка следит за каждым моим движением.
Я говорю:
— Сейчас ещё не слышно, но скоро может быть будет слышно. Разбивай яйцо и ешь, а я буду дальше рассказывать.
И я начинаю рассказывать Мишке, что цыплята бывают инкубаторские — это такие, которые вылупливаются на заводах, а остальные цыплята вылупливаются из яиц, когда на них долго сидят курицы.
Но тут я замечаю, что Мишка ест только один хлеб — сначала мякиш, потом корочку,
а яичко даже не собирается разбивать.
Я конечно, сразу же перестал рассказывать и спрашиваю у Мишки, почему он не ест яйцо. Мишка отвечает:
— Не буду.
— Почему?
— Не буду и всё.
— Я тебе рассказываю-рассказываю, а ты не будешь и всё?
— Пристал и пристал... Не буду я их есть. Может, из них будут вылупливаться цыплята, а я буду есть, да?..
Тогда я сам разбил яйцо и показываю Мишке, что там только белок и желток, а цыплят никаких нет.
А Мишка говорит:
— Всё равно не буду. И с тех пор он яйца вообще не ест. Мы все столько раз уговаривали этого упрямого мальчишку— и мама, и бабушка, и папа, и я, столько ему объясняли, что из тех яиц, которые он ест, цыплята не вылупливаются. А он всё равно их не ест.
