— Женька, не начинай! — кривится парень на мой решительный отказ явиться вечером на общую для факультета клубную вечеринку и угрожающе скалится. — Именинникам отказывать нельзя! Скажи, Лид! — обращается за помощью к Петровой.
— Нельзя, Воробышек! — кивает девушка и тут же отворачивается к рассказывающему новогодний анекдот Рябухе.
— Колька! Отпусти сейчас же! Сказала ведь, не могу! — прошу я друга, дергая его за рукав рубашки. — Ну, правда, Коль, не могу. У меня работа, ты же знаешь.
— Я? — удивляется парень и ведет плечом. — Понятия не имею! Какая работа, Жень? — вдруг обижается. — Между прочим, двадцать лет один раз в жизни бывает! А тут еще такой тусняк серьезный намечается. Ну, хочешь, я тебя после работы заберу, все равно с ребятами такси брать будем? Хочешь?
— Посмотрим, Коль, — уклоняюсь я от прямого ответа и вырываюсь из цепких рук. Чмокнув парня на прощание в щеку и пожелав ему в день рождения удачи, вылетаю из аудитории и мчусь домой — у меня впереди рабочая смена в магазине.
Странно, но за последнее время мне приходится второй раз делать парню подарок. Еще утром я ничего не знала о дне рождения Невского, а сейчас, за десять минут до конца смены, я стою в отделе канцтоваров и верчу в руках подарочный вариант ручки, думая о друге. Я ничуть не сомневаюсь, он сдержит слово и заедет за мной, как бы я не убеждала его в своем нежелании идти в клуб, и хочу найти весомый аргумент — при решительном отказе идти на вечеринку все же заверить парня в дружбе.
— Ну что, берете? — спрашивает меня миловидная девушка, торопя с покупкой, и я согласно киваю. Немного дороговато для моего кошелька — да что там, почти вся моя скупая наличность! — но я уверенно иду к кассе и расплачиваюсь.
Колька тоже подготовился. Он перехватывает меня на выходе, вваливается в магазин в компании двух веселых парней, Рябухи и Петровой, и в ультимативной форме сообщает о своем твердом намерении сопроводить птичку тотчас же на университетский тусняк.
Конечно, я отказываюсь. Говорю, что устала, представления не имею, что могла там забыть, и главное, что мне все это не интересно! Но умильно-обиженная рожица Невского, угрозы застрелиться на месте и заверения в страшном проклятии, что падет на голову каждого, кто посмеет в день рождения отказаться от его общества, — довершают дело. Я с чувством глубокой печали и безысходности вздыхаю и нехотя киваю головой. Еду с ребятами в общежитие и в течение «щедро» отведенных мне на сборы пяти минут стараюсь хоть немного перевести подуставший за день дух и привести в порядок внешний вид.
М-да, положение печально. Мой гардероб скуден и непритязателен. И не рассчитан на празднично-новогодние вечеринки, но делать нечего. Конечно, пара приличных вещей, как у любой девушки, у меня в наличии имеется, но дома. Я намеренно не взяла их с собой, желая не выделяться из тени, и теперь за упрямство пенять могу только себе.
Я достаю из шкафа крупной вязки бледно-сиреневый свитер — широкий, с толстой резинкой по бедру и в три четверти «летучими» рукавами, натягиваю под него на тело черную майку-топ, чтобы сохранить у тела остатки тепла, оставляю джинсы, но вот привычные ботинки меняю на черные замшевые сапоги на каблуке. Пожалуй, единственно стоящую вещь в моем сегодняшнем убранстве. На косметику времени нет (да и нет у меня здесь своей, а у Крюковой заимствовать предметы личного пользования в ее отсутствие я не хочу), а на прическу тем более. Я набрасываю шапку, шарф, куртку и выбегаю на улицу, чтобы уже через десять минут бешеной гонки морозной заснеженной трассой оказаться в знакомом мне клубе.
Клуб «Бампер и Ко» встречает яркой неоновой вывеской и темными окнами близлежащих высоток — все как в прошлый раз. Сердце пропускает один удар, когда я думаю, что могу встретить здесь Люкова, Шибуева или красотку Марго, но решительно отметаю подобные мысли и вхожу вместе с ребятами в сотрясающееся в звуковых волнах, заполненное под завязку подвыпившей молодежью помещение.
Мы оставляем вещи в гардеробе, находим ребят из своей группы и рассаживаемся за дальними, сдвинутыми друг к другу у стены столиками. Невский угощает и через пять минут на столы опускается десятка два алкогольных коктейлей, горький шоколад, сигареты и поднос с легкими закусками. Я почти не пью — мой «Мохито» едва ли уменьшается наполовину за последний час, но заметно расслабляюсь в теплой компании одногруппников и хохочу вместе со всеми над очередным анекдотом остряка Рябухи:
«… - Доктор, доктор! Помогите!
— Что случилось, больной?
— Кошмар! У меня все, все в этой жизни ассоциируется с сексом!
— Что вы говорите! Например, э-э, солнце?
— Ох, оно такое жаркое, пылкое и горячее! Просто нет мочи терпеть!
— Водка?
— Так же быстро кончается!
— А Новый год?!
— Ну, это совсем просто! Сначала его ждешь, ждешь, долго готовишься, а когда он наконец наступает, то тупо хочется спать…»
Кто-то уходит танцевать, кто-то возвращается. Рядом нарядная Наташка Зотова вовсю строит глазки Боброву и шепчет мне на ухо какие-то глупости про него, а я стараюсь не смотреть в зал, где к полуночи народ расползся по компаниям, и на трясущееся, а иногда замедляющееся в вязком сиропе медленного танца, танцполе.
Сегодня именинник Невский особенно неотразим и галантен, и девушки из нашей группы по очереди сменяются в его руках, и только я остаюсь сидеть и цежу коктейль, нагло соврав Кольке про головную боль и «критически» ноющий живот.
— Птичка, я понял! Отдохни! — хохочет Колька, по-братски подмигивает и уламывает на танец пышку Петрову. И я отдыхаю. Вновь вру про головную боль Боброву, потом Рябухе, потом еще какому-то незнакомому пареньку, кажется, из параллельной группы… А потом уже откровенно скалюсь, когда наступает повторный черед вранья: да что они, сговорились, что ли, то ли расшевелить, а то ли достать меня!
Я не хочу танцевать, не хочу. Я так наказала себя за свою юношескую любовь-ошибку, и не намерена отступать от слова. А все мои увлечения остаются только за закрытой дверью в редкие часы уединения. Да, я знаю — это глупо, но мне так легче. Напрасно мой бывший партнер принес вслед за мной документы в хореографическое, надеясь на примирение. Он ошибся. Я больше никогда в жизни не захочу видеть его лицо, слышать голос… и чувствовать общий танцпол под ногами. И никогда не стану жалеть о сделанном, пусть этим он и перечеркнул выбранный мной путь.
Я долго уговариваю себя оставаться равнодушной к окружающим меня звукам музыки, слежу за громким разговором ребят, болтаю сама, стараясь не замечать, как мое тело предательски отзывается дрожью на каждую приятную слуху композицию. Я знаю, что оно хочет и к чему призывает, я слышу его горячее желание, пульсом толкающееся в кровь, — эх, Колька-Колька! — и стараюсь унять биение сердца холодным глотком «Мохито».
К черту! К черту танцы, Воробышек! К черту!
Девчонки идут подышать на воздух, и я иду вместе с ними — мне тоже не мешает остыть. Кто-то у выхода больно толкает меня в плечо, от неожиданности я почти падаю, и, вцепившись в рукав Аиды, подняв глаза, замечаю остановившуюся перед нами Нарьялову. Первую красотку факультета в ультракоротком серебристом платье.
Девушка улыбается, кладет ладошку на грудь и виновато замечает:
— Прости, дорогуша, я такая неловкая! С тобой все в порядке? Очёчки не потеряла?
Она толкнула меня намеренно, это ясно. Удовольствие от сделанной пакости сладкой патокой растекается на «мэйкапистом» лице блондинки и мне остается только удивляться ее замашкам тринадцатилетней школьницы.
— Вполне, — отвечаю я. — Как видишь, нет, — показательно поправляю очки и прямо расправляю плечи. — Ты что-то хотела, — проникновенно интересуюсь, — неловкая?
Она продолжает стоять, свысока сверкая глазами на мой праздничный прикид, и мне приходится повторить вопрос, тверже сжав дергающийся рукав Петровой:
— Чего тебе, Нарьялова? Не томи.
Но томить меня ответом девушка не собирается. Она отбрасывает с плеч волосы, крутит на пальчике брелок сотового телефона и кривит в усмешке бледно-глянцевые губы. Говорит покровительственно:
