— Очень интересно…
Он внезапно хмурится и запахивает на груди куртку.
— Холодно, — выдыхает в сторону, оглядывая окрестный зимний ландшафт, очень похожий на сказочный. — Ты не замерзла часом, Евгения? Вижу, вижу, что замерзла, не отрицай! — спешит перебить меня. — Губы посинели и щеки. Мой повар готовит отличный горячий глинтвейн и французские булочки с заварным кремом. Именно то, что нам с тобой сейчас нужно — терпеть не могу зиму. Ты как, не откажешь мне в компании?
— А у вас есть повар? — так и ахаю я. Впрочем, что я, глупая, понимаю в устройстве таких огромных домов, как вставший передо мной особняк? Наверняка есть, и не один. — Спасибо, — спешу отказаться, хотя желудок реагирует на неожиданное предложение хозяина, как тощий пес на кусок аппетитного стэйка, мелькнувший у морды, — бурным возмущением здоровой, но очень голодной среды. — Но я бы лучше съела горячий пирожок с картошкой и тарелку обычного супа. Не представляете, — неожиданно смеюсь, вспомнив свое пробуждение, — кажется, я сегодня забыла поесть. Но это я так, — верчу ладошкой в воздухе, — просто к слову сказала. Сегодня же праздник, так что я еще ка-ак наемся к вечеру до отвала!
— Эх, молодежь, — одними глазами усмехается мужчина. — Все-то вы несетесь по жизни без оглядки. Решено! Двадцать минут роли не сыграют, а мне будет приятнее.
— Роман Серге-еич! Вас ребята зовут! На пять минут подошли бы! — окликает отца Ильи с боковой аллейки вежливый голос одного из стоящих поодаль мужчин. Увидев наши обернувшиеся лица, крикун неловко топчется на месте. — Заждались уже.
— Ну, проводишь меня, Женя? За домом крытый манеж и конюшня, — решает нужным пояснить мужчина, предлагая мне локоть. — Посмотрим, чего мне там ребятки приготовили? А после пирожочки организуем. Я сам, надо признаться, с картошкой очень даже люблю.
Отец Ильи едва знает меня, но запросто предлагает пройти с ним к паддоку. Господи, неужели у него там и вправду настоящие лошади? Никогда не видела этих животных вблизи. Разве что пару неуклюжих меринов, запряженных в цыганские телеги, да пони в детском парке. Ах да! Еще в цирке! Белых, с золотыми кисточками в гривах. Но это было так давно, что воспоминания почти истерлись за сроком давности.
Я уже послушно шагаю за хозяином дома, но вдруг немею, чувствуя, как холодеет спина от одной только мысли о том, что вновь попаду на глаза брату Игоря.
— Я…э-э, Р-роман С-Сергеевич… не могу, — лепечу обрывочно, отыскивая в голове вескую причину для отказа. — У-у меня дела!
— Ясно, — внимательным взглядом отвечает мужчина и подносит к уху сотовый телефон. — Борис? — произносит требовательно в трубку. — Позвони Егору Федоровичу, пусть отзовет Мишу. Да, прямо сейчас. Ну, придумает что-нибудь! Так и скажи, мол, надоел он мне, суетливый больно, все на глаза лезет. А самому передай, что подарок я оценил, но отзвонюсь позже, гости у меня. Давай, Боря, Бог тебе в помощь.
И еще один звонок, пока я облегченно выдыхаю из оледеневших легких воздух:
— Донг, я минут через двадцать подойду, сообрази чего-нибудь попроще к столу. Нет, для гостей фуршет остается в силе. Это для меня. Ну, что-что? Да хоть пироги с картошкой! Я тебе обойдусь, драконий твой зад! Ну, хорошо-хорошо, думаю, пицца тоже сойдет. Сойдет пицца, а, Жень? — а это уже мне. — С индейкой и белыми грибами?
И я растерянно бормочу, глядя на довольного мужчину:
— Наверное…
… Я долго стою в стороне ото всех, вцепившись ладошками в край белоснежной изгороди, не в силах оторвать взгляд от красивого гнедого жеребца, беспокойно взбивающего копытами песок, послушно переходящего под всадником с тихого пассажа на более резвую рысь. «Галоп!» — негромко поясняет тренер, и все присутствующие у манежа люди в очередной раз убеждаются в отличном экстерьере чистокровного английского скакуна и послушной выправке.
— Тельт! — командует всаднику тренер. — Пасо фино! Молодец! А теперь выполни вольт!.. Умница, красиво прошел. Восьмерку! А-ай, красавец! Я думаю, пора выпускать в манеж Икара с Филоменой. Посмотрим, как Ахилл идет в манежных фигурах.
В конюшне двенадцать лошадей — я уловила это из разговора хозяина с конюхом, который только нынче приехал. Сегодняшний подарок — великолепный огненно-рыжий Ахилл — стал тринадцатым. Лошади не просто блажь богатого человека, они его страсть — вокруг все так и кричит о порядке и заботливой хозяйской руке, и я не могу не поразиться увиденному.
Икар — взрослый вороной жеребец: крупный, высокий, ширококостный. Филомена — серая с белой гривой лошадка, игривая и молодая. Я долго смотрю на нее, пока она разминается; помахивая хвостом, послушно выполняет команды, и мне кажется, она отвечает мне любопытным косым взглядом.
— Женя, а давай твое желание обменяем на мое? — внезапно предлагает отец Ильи, возникнув у плеча, словно змей-искуситель, и как-то слишком нервно барабанит пальцами по деревянной перекладине паддока. — Да ты не переживай, девочка, ничего неприличного я требовать не стану. Так, каприз стариковский, мелочь, не больше. Ты ведь хочешь прокатиться?
— Я?! — изумляюсь проницательности мужчины, открыв рот. Хотя, чего гадать? У меня, должно быть, и так все на лице написано. — Н-не знаю, — поправляю очки и вновь отворачиваюсь к манежу. — Я не умею.
— Не важно! У меня отличный тренер, прокатит с комфортом. Ты подумай, девонька, пока я с гостями толкую, хорошо?
— Хорошо, Роман Сергеевич.
Я достаю здоровяка тройной связкой ударов. Три удара в секунду, нанесенных четко и технично: в угол челюсти, в солнечное сплетение и под ребро. Не во всю силу, но ощутимо.
Он рушится передо мной как подкошенный, падает на колени и уже не щерится щербатой улыбкой, как раньше, растягивая дурацкие усы. Не поигрывает под костюмом заплывшими жиром мускулами. Думаю, в это мгновение Борис навсегда получает для себя ответ на вопрос: «Что было бы, коснись меня его воля и судьба».
Я стою над ним до тех пор, пока он не приходит в себя и не поднимает на меня потрясенные глаза. Некогда веселые, горящие тайной надеждой мести. Теперь они никогда не взглянут на меня с прежней уверенностью и превосходством, я стал для парня неприятным сюрпризом.
Что ж, жизнь каждому преподносит свои уроки и некому за них на нее пенять. Я эту догму рано усвоил и на «отлично».
Я опускаюсь перед ним на корточки и отвечаю на незаданный вопрос:
— За то, что позволил Яшке увести тачку у тебя из-под носа. И за то, что моя девочка оказалась сегодня здесь. Понял?
— Понял, — кивает Борис, и я ухожу. Прохожу мимо охраны, неожиданно вытянувшей стойку, как перед хозяйским кнутом (смотрю, вышколил их на меня хозяин, неожиданно; никто кроме Борьки даже рыпнуться не посмел), и иду к дому.
В семейной усадьбе Градова ничего не изменилось за те два года, что я не был здесь. Все по-прежнему пафосно и незыблемо. Яшка сидит на крыльце, под самой колонной, свесив темную голову меж худых колен, и медленно раскачивается из стороны в сторону. Тощий как жердь и такой же одинокий. Он разделся до футболки и трусов — одежда темными пятнами сброшена на ступени и заледенела не меньше, чем снявший ее человек, и я понимаю, что сегодня он сбежал от меня.
Сволочь. Я подхожу и сгребаю Яшку на руки. Ударив дверь ногой, вхожу в дом.
— Донесешь? — передаю на руки выскочившему на перезвон колокольцев дворецкому, и не старый, довольно крепкий еще мужчина уверенно отвечает:
— Конечно, Илья Романович. Не в первый раз.
А я чертыхаюсь про себя: Черт! Босс совсем с ума сошел. И этот туда же.
— Не переживайте, — кричит мне в спину, когда на приглашение войти в дом я отвечаю молчанием и ухожу. — Сейчас разотремся, затем ванну — через пару часов будет наш Яков Романыч как новенький…
Он замечает меня сразу. Человек, давший мне жизнь, но не имя. Аллеи в усадьбе Большого Босса достаточно освещены, ветви голых кустарников острижены профессионально, и я чувствую, как взгляд отца выхватывает мой движущийся силуэт в рассеянных фонарным светом сумерках еще издали.
