– А у нас свой транспорт, – сказал Коршунович с некоторой гордостью. – Но я, так и быть, уважу тебя, старика: поедем вместе.
– Вот, спасибо! – вздохнул Золотых. – Что б я без тебя делал?
Степа, уже из машины, заканчивал короткую перекличку по рации. В руках он держал закатанный в прозрачную пленку список.
– Фагот, я Зебра, все готово. Разрешите старт? – спросил кто-то.
– Как, Семеныч? Стартуем? – спросил Чеботарев у полковника, отворив окошечко в задний салон.
Золотых сверился с часами.
– Давай, Степа, – вздохнул он. – Авось, повезет.
Окошечко тут же снова захлопнулось и голос Чеботарева теперь зазвучал из динамиков, встроенных в боковые панели.
– Зебра, я Фагот, старт разрешаю. Циркуляр: старт в основном порядке, и не растягивайтесь там, на трассе. Связь на промежуточных точках каждые двадцать минут. Внеочередная точка на выезде из города. Пятиминутные остановки – каждый час. АР, гвардия…
– Ну и позывные у тебя, – негромко заметил Коршунович. – Зебра… Ты бы еще диплодока вспомнил. Нет, чтобы родное что-нить. Белка, там, или барсук.
– А я в детстве на фаготе играть учился, – ностальгически заметил Золотых. – Лет в десять. Вот, вспомнил.
– Кстати, а что значит – АР? – Коршунович зачем-то перешел на шепот.
Золотых поглядел на него подозрительно.
– А ты что, не знаешь? Во, темнота! Это значит: «Ответа не требуется». Еще с телеграфной связи.
– А-а! – осенило Коршуновича. – Так это просто…
И он просвистел морзянкой «.-.-.»
– Правильно, – снисходительно сказал Золотых. – Еще не совсем мозги у тебя засохли…
Коршунович хотел по обыкновению съязвить в ответ, но тут Золотых откинул столик от передней панели, и достал из бара узкую высокую бутылку с глянцевой этикеткой цвета беж.
– Это еще что? – подозрительно спросил Коршунович.
– Коньяк, – коротко объяснил Золотых. – «Ереван», тридцать четвертого года. Давай, за удачу. Она нам понадобится…
Он наполнил два сферических бокала и постучал к Чеботареву. Тот вторично отворил маленькое окошечко в передний салон.
– У тебя рация выключена? – спросил Золотых.
– Нет. А что? – Чеботарев ничего не понял.
– Выключи.
Тихое пение эфира в переднем отсеке тут же смолкло и теперь слышен стал только шорох ходовой и тихое урчание привода.
Золотых подал Чеботареву свой бокал, а сам наполнил еще один.
– Давайте, хлопцы. За удачу.
И они сомкнули бокалы, старясь не пролить ни капли драгоценного напитка. Коршуновичу пришлось для этого привстать, а Степе Чеботареву – обернуться чуть не на сто восемьдесят.
Операция «Карусель» началась.
Юркая «Ласка» мчалась по ночной сибирской трассе, покачиваясь на неровностях и вжимаясь в редкие повороты. Впереди тлели габариты точно такой же «Ласки». А сзади пристроился кто-то посолиднее, «Росомаха», кажется. Генрих расслабленно откинулся на спинку кресла. Водила, плечистый сибиряк лайкообразной морфемы, сноровисто манипулировал пестиками. Дороге было очень далеко до европейского автобана, и здесь наполненный бокал на крыше экипажа не продержался бы и нескольких секунд. Азиатская специфика, что поделаешь…
Позади тихо переговаривались по-своему двое балтийцев, Юрий и Рихард. Почему они решили ехать вместе с ним – Генрих не знал. Весь остаток дня после тестов в тренажерной и тире и весь вечер они провели по соседству, в одном и том же кабинете, только Генрих – в кресле у окна, а балтийцы – на диване перед аквариумом с какими-то национальными сибирскими карасями. Генрих присмотрелся к этой колоритной парочке еще в тире, на контрольных стрельбах из пулевых пистолетов. Оба стреляли на заглядение, сто из ста. Только Юрий классически, неторопливо и надежно, а более молодой Рихард – жестко, быстро и зло. Но тем не менее – точно. Генрих тоже выбил сто из ста, и молчаливый шарпей-китаец, тоже сто, и смуглый малый из Турана, с совершенно не туранским разрезом глаз – тоже. Только россиянин по имени Баграт, невесть зачем вклинившийся в группу агентов, которые сдались Сибири, выбил восемьдесят восемь с девяти выстрелов, да и то только потому, что на девятом выстреле пистолет намертво заклинило. Стрелять заново Баграт не стал, бросил ненадежную технику на стол и ушел. А стрельбу из иглометов распорядитель-сибиряк попросту отменил.
– Генрих, – негромко спросили сзади по-европейски. – Мы можем поговорить?
Говорил Юрий, эрдель, тот, что постарше.
Генрих обернулся, насколько позволяло кресло, и забросил руку на тонкую штангу, к которой крепились ремни безопасности.
– Поговорить? О чем?
