с другим братом, чтоб нас не съели звери». Игумения сказала ему: «Брат! никогда мужчина не входил сюда. Легче будет для вас, если съедят вас внешние звери, нежели внутренние». Брат отвечал: «Здесь авва скитский, Даниил». Она, услышав это, отворила обе половины ворот и вышла навстречу старцу со всеми постницами. Они устлали одеждами своими весь путь от ворот до того места, где был старец и, поклоняясь перед ним, целовали ноги его. Таким образом с великою радостию и веселием ввели его в монастырь. Игумения велела принести лохань, влила в нее воду, согретую с благовонными травами и, поставив постниц в два лика, сама своими руками умыла ноги старцу, также и {стр. 86} ученику его. Потом она подводила постниц по одной к умывальнице и окропляла их этим святым омовением; оставшееся же после всех возлила на главу свою и в недра свои. Монахини представляли собою чудное зрелище: они были безгласны, как камни, и беседовали одна с другою знаками. Походка и вид их были ангельские. Старец спросил игумению: «Нас ли стыдятся сестры, или они всегда таковы?» Игумения отвечала: «Рабыни твои, владыка, всегда таковы; но молись о них». Старец сказал ей: «Скажи ученику моему, чтоб он научился у них молчанию, потому что он, живя со мною, ведет себя как готф» [386].
Одна из сестер лежала посреди монастыря и спала; на ней была рубищная одежда. Старец спросил игумению: «Кто это лежит?» Она отвечала ему: «Одна из сестер, преданная страсти пьянства. Что делать с нею? не знаю. Выгнать ли ее из монастыря? боюсь греха. Оставить ли ее так? но она смущает сестер». Старец сказал ученику своему: «Возьми умывальницу и возлей на нее воды». Он сделал так. Она встала, как встают упившиеся вином. При этом игумения сказала: «Владыка! такова она всегда, какою ты видишь ее теперь». И ввела игумения авву Даниила в трапезу, предложила вечерю сестрам и сказала: «Авва! Благослови рабыням твоим вкусить с тобою». Он благословил им. Великая и вторая по ней сели с ним. Старцу предложили моченое сочиво, невареную зелень, финики и воду; пред учеником его поставили немного хлеба, вареной зелени и вина, растворенного водою; инокиням же предложили различную вареную пищу, и рыбу, и вина в достаточном количестве. При этом никто не произнес ни одного слова. Когда встали из-за трапезы, — старец сказал игумений: «Что вы это сделали? Лучшую пищу следовало употребить нам, а употребили ее вы». Игумения отвечала старцу: «Владыка! ты монах: и потому я предложила тебе пищу монашескую; ученику твоему, так как он ученик старца, предложена была пища также монашеская; мы же — новоначальные, потому употребили пищу новоначальных». Старец сказал на это: «Бог да исполнит любовь вашу, потому что мы извлекли большую пользу из действий ваших». Когда все разошлись спать, старец сказал ученику своему: «Поди, посмотри, где будет спать пьяная, лежавшая среди монастыря». Он посмотрел и сказал старцу: «Там, где сестры исправляют телесную нужду, {стр. 87} близ отхожего места». Старец сказал ученику: «Побдим эту ночь». Когда уснули все инокини, старец взял ученика и подошел к тому месту, где лежала мнимая пьяная. Они увидели, что она встала и воздела руки к небу; слезы ее потекли подобно потоку, и творила она бесчисленное множество коленопреклонений. Когда же слышала, что какая- либо из сестер приходила для исправления телесной нужды, то повергалась на землю и представлялась спящею и храпящею. Так проводила она начало каждой ночи. И сказал старец ученику своему: «Призови ко мне игумению и вторую по ней, призови их тайно». Он пошел и призвал игумению и вторую по ней, и они всю ночь смотрели на подвиг мнимой пьяной. Тогда игумения начал говорить с плачем: «О сколько зла делала я ей!» Когда ударили в било церковное, игумения поведала всем инокиням виденное ею, и все предались великому плачу. Она же, уразумев, что тайна ее открыта, пришла, не примеченная никем, туда, где отведен был ночлег для старца, похитила жезл его и милоть, вслед за этим отворила ворота монастыря и ушла, оставив на воротах надпись: «Матери и сестры! простите меня, согрешившую пред вами, и молитесь о мне». При наступлении дня начали искать ее, и не нашли; пришедши к воротам, увидели их отворенными и надпись на них. Блаженную нигде не могли сыскать, и очень много плакали и рыдали о ней в монастыре. Старец сказал игумении: «Я ради нее пришел сюда; и Бог любит таких пьяниц». И начали все постницы исповедывать старцу, каждая какое оскорбление нанесла ей. Старец, сотворив молитву о сестрах, немедленно вышел из монастыря и пошел в келлию свою, благодаря и славословя Бога, ведущего сокровенных рабов Своих и не попущающего им долго пребывать утаенными, но открывающего их в уведение всех, не только при жизни, но и по смерти их, в похвалу и славу имени Своего.
13. Однажды шел с аввою Даниилом ученик его, авва Аммон, и сказал старцу: «Отец! когда мы престанем скитаться и будем постоянно пребывать в келлии?» Авва Даниил отвечал: «А кто может отнять у нас келлию? Когда мы в келлии, тогда — с нами Бог, и когда мы вне келлии — также с нами Бог» [387].
14. Однажды авва Даниил, пресвитер скитский, пошел в Фиваиду, взяв с собою одного из учеников своих. Они плыли вверх по реке Нилу, и когда доплыли до некоторого селения, — старец повелел лодочникам пристать к берегу. И сказал старец ученику своему: «Нам должно остановиться здесь». Ученик, услышав это, начал роптать, говоря: «Доколе нам скитаться! пойдем в Скит». Старец сказал: «Нет! останемся здесь». Они сели посреди села, как странники. Ученик сказал старцу: «Угодно ли такое поведение Богу, что мы сидим здесь, как миряне? по крайней мере пойдем в церковь». Старец отвечал ему: «Нет! останемся здесь». Они пробыли тут до глубокого вечера. Брат начал выражать огорчение на старца, оскорбляя его и говоря: «Беда мне с тобою, старик! из-за тебя приходится мне умирать!» Когда ученик укорял таким образом старца, подошел к ним престарелый мирянин, весь седой, сгорбленный от старости. Увидев авву Даниила, он пал к ногам его и начал лобызать их и обливать слезами. Приветствовал он и ученика. Потом сказал им: «Если вам угодно, пойдем в дом мой». У него в руке был фонарь, с которым он ходил по улицам, ища странных, и вводил их в дом свой. Он взял старца и ученика его и других странников, которых нашел, и ввел их в дом. Налив воды в умывальницу, он умыл ноги старцу и прочим братиям. Кроме одного Бога, он не имел ничего иного ни в дому, ни в каком другом месте. Странникам предложена была трапеза. Когда они отужинали, хозяин собрал оставшиеся укрухи и выбросил собакам того селения. Таков был у него обычай: он не оставлял на завтрашний день ни одной крохи от хлеба, который предлагался на ужине. Старец отвел хозяина в особенное место, и там наедине беседовали они до утра, говоря о пользе душевной со многими слезами. По наступлении утра они простились и разошлись. Дорогою ученик поклонился старцу, говоря: «Окажи любовь, авва, поведай мне, кто этот человек, и как ты знаешь его?» Но старец не хотел сказывать. И опять брат поклонился ему, говоря: «Авва! о многом другом ты поведал мне, а об этом человеке не хочешь сказать». Точно: старец сообщил ему о {стр. 89} добродетельной жизни многих святых, а о престарелом мирянине не хотел сказать. Брат очень оскорбился этим и уже во всю дорогу ни о чем не говорил со старцем. Когда они пришли в свою келлию, брат не захотел принести в обычное время хлеб старцу, который вкушал ежедневно в десятом часу (в четвертом пополудни). Наступил вечер. Старец пришел в келлию брата и сказал ему: «Чадо! что значит это? ты оставил меня, отца твоего, без пищи». Брат отвечал: «Если б я имел отца, то отец любил бы своего сына». Услышав это, старец поворотился и хотел выйти из келлии, но брат догнал его, остановил, начал целовать ноги его, говоря: «Жив Господь! не оставлю тебя, доколе мне не поведаешь, кто — этот человек». Брат никак не хотел оставить старца в скорби, потому что очень любил его. Тогда старец сказал: «Дай мне немного поесть, и я скажу тебе». После вкушения пищи старец сказал брату: «Не будь непокорен. Не хотел я сказывать тебе за прекословие, которое ты допустил себе в селении. Смотри, не сказывай никому о том, что услышишь от меня. Человек этот называется Евлогий. По ремеслу своему он — каменосечец, проводит весь день в работе, ничего не вкушая даже до вечера. По наступлении вечера возвращается в дом свой, куда приводит с собою всех странных, каких только найдет в селении, и монахов и мирских, предлагает им пищу, как ты видел, оставшиеся же укрухи выкидывает собакам. Ремеслом своим он занимается с юности своей и доселе; теперь ему более ста лет, но и поныне Бог подает ему такую же крепость в работе, какую он имел в молодых годах. Ежедневно он выработывает по золотой монете. Сорок лет тому назад я пришел в это селение для продажи рукоделия. Тогда был я еще не стар. При наступлении вечера пришел по обычаю своему Евлогий, взял меня и прочих, каких нашел странников, в дом свой, угостил нас, как ты видел. Я удивился его добродетельной
