Том 6. Отечник

жизни и начал поститься по неделе и молить Бога о нем, чтоб подал ему значительное имущество на дело странноприимства. Я провел в таком посте три недели и более и столько изнемог от поста, что едва был жив. Вот! вижу некоего Священнолепного, Который пришел ко мне и сказал: 'Что с тобою, авва Даниил?' Я отвечал ему: 'Дано мною слово пред Богом не вкусить хлеба, доколе Бог не услышит молитвы моей о Евлогии, каменосечце и не пошлет ему благословения, чтоб он мог преизобиловать в деле странноприимства'. Он сказал: 'Напрасно! Ему лучше оставаться в том положении, в котором он находится ныне'. Я ска{стр. 90}зал ему: 'Нет, Господи, подай ему, чтоб все прославили Твое Святое имя'. Он отвечал: 'Говорю Я тебе, что настоящее его положение хорошо для него. Если же непременно хочешь, чтоб Я подал ему, то согласишься ли взять на себя ручательство о душе его, что он спасет ее при умножении имения его? При таком условии Я подам ему'. Я сказал: 'Владыко! от руки моей взыми душу его'. В то время, как я говорил это, увидел себя стоящим в храме Святого Воскресения в Иерусалиме. Там увидел я священнолепного Отрока, Который сидел на камне; Евлогий стоял на правой стороне Его. Отрок приказал одному из предстоявших Ему подозвать меня к Себе. Когда я приблизился, Он сказал мне: 'Ты ли, поручившийся за Евлогия?' Предстоявшие сказали: 'Точно так, Владыко: он'. Отрок сказал: 'Взыщу с тебя поручительство твое'. Я сказал: 'Взыщи, Владыко, с меня; только умножь имение его'. После этого я увидел, что некие два начали влагать в недро Евлогию великое множество золота, и чем более они влагали, тем недра более вмещали. Проснувшись, я понял, что я услышан, и прославил Бога. В это время Евлогий, вышедши однажды на обычную работу, ударил в камень и услышал, что в камне была пустота; он повторил удар, от которого образовалось небольшое отверстие; он ударил в третий раз, и открылась значительная пустота, наполненная золотом. Объятый ужасом, он сказал сам себе: 'Что мне делать? Не знаю. Если возьму золото в дом мой, услышит правитель, похитит клад себе, а меня подвергнет напасти. Однако возьму золото и сложу в таком месте, в котором никто не узнает о нем'. Он купил волов, будто бы для перевозки камней, и ночью, с великою осторожностию, перевез золото к себе в дом. Доброе дело странноприимства, которое он доселе исполнял ежедневно, было оставлено им. Он нанял корабль и прибыл в Константинополь. Там царствовал тогда Иустин, дядя Иустинианов. Евлогий дал много золота царю и вельможам его, получил сан епарха и купил себе великолепные палаты, которые и доселе называются египетскими. По прошествии двух лет опять вижу во сне священнолепного Отрока, виденного мною прежде, во святом храме Воскресения, и сказал я сам в себе: 'Где Евлогий?' По прошествии краткого времени вижу, что Евлогия изгоняют от лица Отрока, и некоторый эфиоп увлекает его. Проснувшись, я сказал сам себе: 'Увы мне грешному! что сделал я? погубил душу мою!' Пошел я в то селение, где прежде жил Евлогий, как бы для продажи моего рукоделия. Пришедши в {стр. 91} селение, я ожидал, что придет Евлогий и по обычаю введет меня в дом свой; но никто не пришел и не пригласил меня. Я встал и, увидев некоторую старицу, просил ее принести мне немного хлеба, потому что в тот день я еще не ел. Она поспешно пошла и принесла мне хлеба и вареной пищи и, севши возле меня, начала говорить мне духовные назидательные слова. 'Не полезно тебе, — говорила она, — выходить в мирские селения. Разве ты не знаешь, что монашеская жизнь нуждается в удалении от молвы?' И много другого полезного она сказала мне. Я возразил ей: 'Ведь я пришел продать рукоделие мое'. Она сказала на это: 'Хотя ты и пришел для продажи рукоделия, но не должен был оставаться в селении до такой глубокой ночи'. Я отвечал: 'Да, да!' Потом спросил я ее: 'Скажи мне, мать, нет ли в этом селении кого-либо, боящегося Бога и принимающего странных?' Она, вздохнув, сказала мне: 'О, отец и владыко! имели мы здесь каменосечца, очень милостивого к странным. Но Бог, видя добродетель его, излил на него щедроты свои: слышим о нем, что он теперь в Константинополе и сделался знатным человеком'. Услышав это, я сказал сам себе: 'Я сделал это убийство'. Немедленно пошел я в Александрию, сел в корабль и прибыл в Константинополь. Там я стал расспрашивать, где египетские палаты и как мне найти их. Рассказали мне это, я пошел и сел у ворот дома Евлогиева, ожидая выхода вельможи. Вижу: вышел он с великою гордостию; я воззвал к нему: 'Помилуй меня, имею нечто сказать тебе!' Он не только не захотел взглянуть на меня, но и приказал рабам своим бить меня. Я поспешно перешел на другое место, мимо которого должно было идти ему, и опять воззвал к нему. Он опять приказал бить меня больше прежнего. Таким образом я провел четыре недели пред вратами дома его, обуреваемый снегом и дождем, и не мог побеседовать с ним. Изнемогши, я ушел оттуда, повергся пред образом Господа нашего Иисуса Христа и молился со слезами, говоря: 'Господи, разреши меня от поруки за этого человека! иначе я оставлю монашество и пойду в мир'. Когда я говорил это мыслию, вздремнулось мне, и, вот, слышу необыкновенное смятение и голос: 'Идет Царица!' Пред Нею шли полки — тысячи тысяч и тьмы тем народа. Я воззвал к ней: 'Помилуй меня, Владычица!' Она остановилась и сказала: 'Чего ты хочешь?' Я отвечал: 'Я поручился за Евлогия-епарха: повели, чтоб я был уволен от этой поруки'. Она сказала: 'Я не вхожу в это дело: удовлетвори, как хочешь, своему пору{стр. 92}чительству'. Проснувшись, я сказал себе: 'Если мне придется и умереть, не отступлю от врат Евлогия, пока не улучу возможности побеседовать с ним'. Опять пошел я ко вратам его и, когда он хотел выйти, я опять воззвал к нему. Тогда подбежал ко мне один из рабов его и нанес мне столько ударов, что сокрушил все тело мое. Пришедши в совершенное недоумение и уныние, я сказал себе: 'Возвращусь в Скит, и если угодно Богу, то Он судьбами Своими, ведомыми Ему единому, спасет Евлогия'. Я пошел искать и нашел корабль, которому должно было плыть в Александрию. Вошел я в этот корабль и от скорби упал как мертвый. В этом положении я задремал и вижу себя в храме Святого Воскресения, вижу опять священнолепного Отрока, Который сидел на камне честного гроба. Отрок воззрел на меня гневно: от этого как бы окаменело сердце мое, и я не мог отворить уст моих. И сказал мне Отрок: 'Что ж ты не действуешь по поручительству твоему?' Он повелел двум из предстоявших Ему повесить меня, и били они меня довольно, приговаривая: 'Не начинай дела, превышающего твои меры, не препирайся с Богом, не стужай Божеству'. От страха я не мог отворить уст моих. Когда я еще висел, услышался голос: 'Царица идет!' Увидев Ее, я несколько ободрился и сказал Ей тихим голосом: 'Владычица мира, помилуй меня'. Она спросила, как и в первый раз: 'Чего ты хочешь?' Я сказал: 'Я повешен здесь за поручительство мое за Евлогия'. Она сказала мне: 'Я умолю за тебя'. И видел я, что Она подошла к Отроку и начала целовать ноги Его. Отрок сказал мне: 'Впредь не будешь ли делать этого?' 'Не буду, Владыко! — отвечал я. — Молился я о Евлогии, желая лучшего. Владыко! я согрешил: прости меня и повели разрешить'. Он сказал мне: 'Иди в келлию твою, и уже не заботься о Евлогии, которого Я возвращу к его прежнему добродетельному жительству способом, Мне известным'. Я проснулся неизреченно радостным, избавившись от такого поручительства, и благодарил Бога и Пресвятую Владычицу Богоматерь. По прошествии трех месяцев дошел до меня слух, что царь Иустин умер, что вместо него воцарился новый царь, который поднял гонение на вельмож умершего царя, на ипатов и диксикратов, и на моего Евлогия-епарха. Двое из этих вельмож были убиты, имение их разграблено, равно как и богатство Евлогия, сам же он бежал из Константинополя ночью; потому что царь велел искать его и убить {стр. 93} там, где найдут. Евлогий, переменив одежду на себе, облекшись в такую, какую он носил прежде, в дни убожества своего, возвратился на прежнее место жительства своего. Стеклись к нему поселяне, желая видеть его, и говорили ему: 'Мы слышали о тебе, что ты сделался вельможею'. Он отвечал: 'Если б я возведен был в сан вельможи, то вы бы не увидели меня здесь. Вы слышали о ком-либо другом, а я ходил для поклонения к святым местам'. Опомнившись от упоения суетою мира, Евлогий говорил сам себе: 'Смиренный Евлогий! встань, примись за твои орудия, и поди на работу. Здесь не Константинополь! Иначе, пожалуй, снимут с тебя голову'. Он взял орудия ремесла своего, пришел к камню, в котором прежде нашел имение, полагая, что вторично найдет подобное. Ударял он в камень до самого полудня и не нашел ничего. Вспомнились тогда ему обилие яств и наслаждений, которые он имел, живя в палата, в обольщении и гордости мира сего. При этом опять говорил он себе: 'Встань, работай: здесь — Египет'. Мало-помалу Святой Отрок и Святая Владычица наша привели его в прежнее благочестивое устроение. Праведный Бог не забыл прежнего добродетельного жительства его. По прошествии нескольких лет я пошел опять в это селение. При наступлении вечера Евлогий пригласил меня в дом свой по прежнему обычаю своему. Едва я увидел его, как вздохнул из глубины сердца, прослезился и сказал: 'Яко возвеличишася дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси!  [389] Кто Бог Велий, яко Бог наш, воздвизаяй от земли нища, и от гноища возносяй убога! [390] Владыко, Господи! чудеса Твои и судьбы Твои кто может исповедать? Я, грешник, начал уже погибать; едва не вселилась во ад душа моя!..' Евлогий взял воду и умыл ноги мои по обычаю; предложил и трапезу. По окончании ужина я спросил у него: 'Как поживаешь, брат?' Он отвечал мне: 'Молись за меня, отец, потому что я — человек грешный, и у меня нет никакого имущества'. Я сказал ему на это: 'О, если б ты не имел и того, которое имел!' 'Почему так, авва и владыко? — возразил он, — разве я чем-нибудь соблазнил тебя?'