глубокий старик, расплакался от жалости к бедняге, который был вынужден скрываться на болотах пятнадцать лет, страдая из-за того, в чем был невиновен. И остальные также сочувственно качали головами и перешептывались.
Тут опять вскочил со своего места противный прокурор, сильнее прежнего размахивавший руками.
— Ваша честь, — кричал он, — я возражаю против этих показаний! Собака никогда не скажет правду, если это может навредить хозяину. Я возражаю! Я протестую!
— Хорошо, — сказал судья, — вы можете провести перекрестный допрос. Ваш долг прокурора опровергнуть показания. Вот пес, допросите его, если не верите тому, что он рассказал.
Мне показалось, что у прокурора будет припадок. Он посмотрел сперва на собаку, потом на Доктора, затем на судью, потом опять на собаку, хмуро взиравшую на него, открыл было рот, чтобы что-то произнести, но слов никаких не последовало, он только махал руками и становился все краснее. В конце концов прокурор схватился рукой за лоб и тихо опустился в кресло. Двое помощников, поддерживая прокурора под руки, почти выносили его из зала, а он все бормотал: «Я протестую! Я протестую!»
ГЛАВА 8
ТРИЖДЫ УРА
Затем судья произнес длинную речь перед присяжными, после чего присяжные поднялись и вышли в соседнюю комнату. В этот момент Доктор вернулся на свое место рядом со мной, ведя на поводке Боба.
— Зачем ушли присяжные? — спросил я.
— Они всегда уходят в конце слушания, чтобы решить, виновен ли подсудимый.
— А вы с Бобом не могли пойти с ними, чтобы помочь им принять правильное решение?
— Нет, это не разрешается. Они должны обсудить все без посторонних. Иногда на это уходит… Господи, помилуй, они уже возвращаются. Недолго же они совещались.
В зале воцарилась тишина, присяжные заняли свои места, и один из них, человек маленького роста, встал и повернулся к судье. Все затаили дыхание, в особенности мы с Доктором. Можно было бы услышать даже звук падающей на пол булавки, несмотря на то, что почти весь Падлби сидел в зале суда, вытянув шеи и напрягая до изнеможения слух, чтобы расслышать эти чрезвычайно важные слова.
— Ваша честь, — произнес маленький человек, — решение присяжных: НЕВИНОВЕН.
— Что это значит? — повернулся я к Доктору.
И тут я увидел, что Доктор Джон Дулитл, известный натуралист, вскочив на скамью, прыгает на одной ножке, как школьник.
— Это значит, что он свободен! — кричал Доктор, — Льюк свободен.
— И он отправится с нами в путешествие, правда?
Но я не расслышал его ответа, потому что все присутствующие прыгали на скамьях от радости, как и Доктор. Люди словно сошли с ума — хохотали, размахивали руками, выкрикивали имя Льюка, безумно радуясь, что он свободен. Шум стоял оглушительный.
Потом все мало-помалу успокоились. Стало тихо: все почтительно ожидали, пока судья не покинет зал заседаний. Суд над Льюком-Отшельником, этот нашумевший процесс, о котором до сих пор вспоминают в Падлби, был завершен.
В наступившей тишине вдруг раздался истошный крик: в проходе стояла женщина, протягивающая руки навстречу Отшельнику.
— Льюк! — кричала она. — Наконец я нашла тебя!
— Это его жена, — прошептала толстуха впереди меня. — Бедняжка, она не видела мужа пятнадцать лет. Как прекрасно, что они снова вместе! Ах, как я рада, что пришла сюда, ни за что на свете не хотела бы пропустить это потрясающее зрелище.
Не успел судья выйти из зала, как все снова зашумели. Теперь люди окружили Льюка и его жену, поздравляли их, трясли за руки, радовались и смеялись от души.
— Пошли, Стаббинс, — сказал Доктор, беря меня за руку, — давай выбираться отсюда, пока это возможно.
— А разве вы не поговорите с Льюком? — удивился я. — Не пригласите его ехать с нами?
— Это бесполезно, — сказал Доктор, — за ним приехала жена. Ни один человек не отправится в путешествие после пятнадцатилетней разлуки с женой. Пошли. Вернемся домой хотя бы к чаю. Ведь мы даже не пообедали, если помнишь. А мы и впрямь заслужили обед. Ладно, поедим для разнообразия бутерброды с ветчиной. Пошли скорее.
Мы уже подходили к боковому выходу, как я услышал, что толпа кричит:
— Доктор! Доктор! Где же Доктор? Если бы не Доктор, Отшельника бы повесили. Пусть Доктор скажет речь! Доктор, скажите речь!
К нам подбежал человек и сказал:
— Люди требуют вас, сэр.
— Прошу прощения, — извинился Доктор, — я страшно занят.
— Но толпе невозможно отказать, сэр, — заявил человек, — они хотят, чтобы вы произнесли речь на рыночной площади.
— Извинитесь от моего имени, — ответил Доктор, — и передайте им мои наилучшие пожелания. У меня назначена срочная встреча дома и я никак не могу опоздать. Пусть Льюк скажет речь. Стаббинс, пошли скорее.
— Господи помилуй, — пробормотал Доктор, когда мы, выбравшись наконец на улицу, наткнулись на другую толпу, поджидавшую нас у бокового выхода.
— Поворачивай-ка, побежим через левый проход!
Мы припустили бегом и, петляя переулками, сумели скрыться от страждущей толпы. Нам удалось слегка перевести дух, только когда мы оказались на Оксенторп-роуд. Но даже подходя к калитке сада, мы слышали отдаленный гул голосов.
— Они все еще требуют вас, — сказал я. — Слышите?
На расстоянии не менее чем в полторы мили мы совершенно отчетливо могли расслышать слова: «Да здравствует Льюк-Отшельник! Ура! Да здравствует его верный пес! Ура! Да здравствует жена Льюка! Ура! Да здравствует Доктор! Трижды ура!»
ГЛАВА 9
МАЛИНОВАЯ РАЙСКАЯ ПТИЧКА
Полинезия поджидала нас на крыльце. По всему было видно, что у нее важные новости.
— Доктор, — воскликнула она, увидев нас, — прилетела малиновая райская птичка.
— Наконец-то! — обрадовался Доктор. — А я уже начал опасаться, не случилось ли с ней беды. И как она, наша Миранда?
По тому, с каким волнением Доктор пытался попасть ключом в замочную скважину, я уже понял, что нам будет явно не до чая.
— Устала с дороги, разумеется, а так вполне сносно, — ответила Полинезия. — Но что бы вы думали? Этот бедокур Чипсайд накинулся на нее и начал оскорблять, едва она появилась в саду. Когда я подлетела, бедняжка уже была вся в слезах и собиралась улететь обратно в Бразилию. Чего мне стоило уговорить ее подождать вашего прихода! Она сейчас в кабинете. А Чипсайда я заперла в книжном шкафу и
