вечерам в дом съезжается много гостей, больше, может быть, чем оленеводов на Мадор-лабте. Всё сверкает, горит, переливается. У Ясовея разбегаются глаза. Вот бы в тундре такой красивый дом построить да такую же одежду и еду... Ясовей усмехается. Где возьмешь такое богатство, оно, видно, не про нас...
К барыне Надежде Дмитриевне Ясовей начал привыкать. Она казалась ему странной, но доброй. Не обижала Ясовея, всему учила. Мальчишка, к её изумлению, оказался не без способностей. Однажды она сыграла на рояле. Мальчик, впервые увидевший этот удивительный инструмент, издающий такие приятные звуки, смело подошел к нему и очень похоже повторил мотив.
— Да ты, оказывается, музыкант! Ну-ка, ещё...
Ясовею это занятие понравилось. Он усердно тыкал пальцами в клавиши. Когда путался, кряхтел и забавно тряс кистью руки. Потом принимался снова. Пыхтел и отдувался.
— Фу, тяжелая работа эта музыка. Хуже, чем погонять тощих оленей.
Надежда Дмитриевна смеялась.
— Вот это музыкант! Виртуоз... А петь ты умеешь? — спрашивала она.
— Умею, — отвечал без смущения Ясовей. Он затягивал длинную ненецкую песню. Барыня зажимала уши.
— Нет, нет, петь ты не умеешь. Голос у тебя, как у старого барана.
Ясовей бычился. Смуглые его щеки лиловели.
— Умею петь, ты ничего не понимаешь. Наши песни не хуже твоих.
— Ты невоспитанный и грубый. Господам надо говорить не ты, а вы.
Ясовею становилось весело: какая глупая госпожа!
— Ты одна, а не много. Одну вижу, говорю — ты. Многих увижу, скажу — вы...
Надежда Дмитриевна замахала руками. Она предвкушала тот забавный миг, когда представит гостям своего дикареныша. Вот будет потеха!
5
Обживясь, мальчик стал выходить на улицу. Его поражали громыхающие трамваи, которые неслись куда-то, обсыпаясь голубыми искрами. Вот бы сесть да поехать, может, довезли бы до отцовского чума, обнесенного на реке веревочной изгородью. Как хорошо бы снова оказаться там, помогать матери разжигать костер, слушать по вечерам сказки отца.
Но разве найдешь в этой непонятной городской сутолоке дорогу к родному жилищу? Мальчик стоял у ворот и смотрел вслед убегающему трамваю.
Мимо проходила девочка в поношенном пальтишке, закутанная в серенькую шаль. Она посмотрела на Ясовея, подняла брови, остановилась.
— Ты кто — китаец?
— Какой китаец? Ясовей я.
— Татарин, что ли?
— Сказано Ясовей.
Девочка подумала.
— Таких не бывает.
— Вот так да! — рассмеялся Ясовей. — Как же не бывает, если я тут.
— А где же ты живешь?
— В этом доме.
— Он твой?
— Ты смешная, — сказал Ясовей. — Мой не дом, а чум. На реке. Там отец живет. С оленями. А это барынин. Она меня учит белыми косточками музыку делать.
— Что? Что?
— Вот непонятная! Музыку такую: трань-дань-дань-тира-дань, — пропел Ясовей, подражая звукам рояля. — По белым косточкам в черном блестящем ящике. Поняла?
— Понимаю, — ответила девочка. Ясовей ей понравился, и она сказала просто: — Хочешь со мной дружить?
— Что такое дружить?
— Сам-то ты непонятный, китаец, — рассмеялась девочка. — Ну, дружить, играть вместе, все про все рассказывать друг другу. Защищать, когда другие обижают. Хочешь?
— Хочу. Я не дам тебя обижать. Ты хорошая
Девочка торжественно протянула руку. Ясовей неловко пожал её, смутился.
— Меня зовут Галей. Я тут живу, не очень далеко.
— Вот так-так! По-нашему халя — рыба. Я тебя буду называть Озерная Рыбка. Можно?
Галя кивнула головой.
6
Наконец настал момент, когда Надежда Дмитриевна решила, что можно показать Ясовея гостям. Вечером собралось небольшое, но шумное общество. Мужчины в меру выпили, хорошо закусили. Развязались языки, посыпались любезности дамам, появились анекдоты, достаточно острые, чтобы щекотать дамские ушки, достаточно тонкие, чтобы их не очень шокировать. Пылал камин, озаряя гостиную неверным трепещущим светом.
— Позвольте, господа, позабавить вас любопытным экземпляром человеческого рода, — сказала Надежда Дмитриевна с чуть комической торжественностью. — Я покажу вам самоеда из страны вечной ночи...
— О! — сказали мужчины.
— Ах! — сказали дамы.
— Не бойтесь, — улыбнулась хозяйка, — он не кусается. Я его воспитываю...
Она сделала знак слуге. Ясовей вошел в комнату и, увидя гостей, в нерешительности остановился. Для большего эффекта он был одет в малицу и пимы.
— Ну, что же ты боишься? Иди. Скажи господам, как тебя зовут.
— Ясовей, — буркнул мальчик.
Дама с оголенными плечами, источавшими аромат сильных духов, кокетливо играя веером, подошла к Ясовею.
— Скажи, мальчик, — томным голосом произнесла она, — ты самоед?
— Ну...
— Ты людей ешь?
— А ты людей ешь? — угрюмо насупясь, повторил нелепый вопрос Ясовей.
Раздался дружный смех. Дама поморщилась.
— Фи, какой грубиян. Ты откуда приехал?
— А ты откуда приехала? — послышалось в ответ.
Гости снова засмеялись. Дама обиделась, подобрала платье и с оскорбленным видом отошла.
— Так нельзя отвечать, Ясовей, — сказала Надежда Дмитриевна. — Я тебя не учила грубить. Он ещё дикаренок, вы его извините, — улыбнулась она обиженной даме. — Сыграй, Ясовей, на рояле, — приказала Надежда Дмитриевна.
— Не буду.
— Как так не будешь! Ты что, не хочешь меня слушаться?
— Тебя слушаться буду, а она пусть не задает глупых вопросов.
Ясовей пальцем указал на побагровевшую даму с веером. Это уж было слишком. Надежда Дмитриевна
