Начальник главного почтового ведомства Багдада Хасан ибн Акбар аль-Бархи любил свой домашний кабинет. Здесь стоял инкрустированный перламутром письменный столик с круглым пеналом для перьев и серебряной чернильницей, удобный широкий диван. На полу лежал роскошный, приглушенных оттенков ковер. В стенной нише хранились книги и дорогие сосуды. Узкие, с тонким резным переплетом окна выходили в затененный уголок сада, потому даже в жаркие летние дни в кабинете было прохладно.
Тяжело вздохнув, Хасан поднялся из-за стола. Он знал, что сегодня привычный покой будет нарушен: в комнате станет жарко от споров, а блаженную тишину прорежет высокий голос его жены Зухры. Хасан вызвал ее в кабинет, чтобы сообщить важную новость. Будет лучше, если Зухра узнает ее первой и – от него. Хасан знал наперед, что она скажет, и чувствовал, как нелегко ему будет выслушать бурные и отчасти справедливые обвинения жены.
Она вошла, звеня браслетами, все еще красивая и стройная в свои тридцать семь лет. На Зухре была рубашка тонкого египетского полотна; в черных, заплетенных в косички волосах поблескивали мелкие украшения из листового золота в виде крошечных розеток, кружков и звездочек; глаза ярко подведены темной тушью, а кончики пальцев окрашены хной. От нее исходило ощущение несгибаемого достоинства, уверенности в себе и, пожалуй, высокомерия. Взгляд непроницаемо черных, миндалевидных глаз Зухры обладал способностью проникать сквозь внешние покровы, так что у собеседника появлялось ощущение, будто ему заглядывают в душу.
Хасан, знающий эту особенность, чувствовал себя скованно, неуютно и потому произнес нарочито властно и громко:
– Входи и садись. Предстоит важный разговор.
Зухра склонилась перед ним, как примерная жена, потом сделала несколько шагов и опустилась на диван.
Хасан провел рукой по бороде, черноту которой до сих пор не пронизала ни одна серебряная нить, кашлянул, затем начал – не столь решительно и непринужденно, как ему хотелось:
– Речь пойдет о нашем многомудром халифе и его преемниках. Надеюсь, ты помнишь, что несколько лет назад Харун аль-Рашид назначил Мухаммеда, сына, рожденного любимой женой Зубайдой, своим первым, а старшего, Абдаллаха, подаренного персидской наложницей, вторым наследником.
Зухра молча слушала. Эта история была хорошо известна всем, кто хотя бы немного интересовался происходящими в халифате событиями. Закон был на стороне Абдаллаха аль-Мамуна, но халиф не сделал сына рабыни первым наследником в угоду своей любимой супруге и отдал предпочтение младшему, Мухаммеду аль-Амину. Год назад, во время паломничества в Мекку, оба брата торжественно поклялись уважать решение отца и не воевать друг с другом.
– В прошлом году Харун аль-Рашид назначил аль-Мамуна бессменным правителем Хорасана,[5] – продолжал Хасан. – Недавно я узнал, что халиф едет туда вместе с принцем. Вполне возможно, аль-Мамун останется в столице Хорасана, Мерве. Вчера я получил лестное предложение: один из моих сыновей может сопровождать халифа и принца, чтобы затем остаться на службе у правителя главной провинции Ирана. Разумеется, я ответил согласием. Поездка состоится через два-три месяца.
Зухра подняла брови.
– Мудрое решение. Твой младший сын сможет занять положение, какого едва ли сумел бы добиться, оставаясь в Багдаде.
Немного помолчав, Хасан медленно произнес:
– Я намерен отправить в Хорасан не Алима, а Амира.
– Что?!
Пальцы Зухры вцепились в обивку дивана. Чувство гнева и оскорбленной гордости было столь сильно, что на мгновение приглушило сердечную боль. Амира, ее любимца, союзника, опору, старшего сына и первого наследника – в ссылку?! Это было немыслимо. Зухра отказывалась верить в то, что услышала.
– Да, – твердо произнес Хасан. – Так будет лучше. По моему мнению, Амир слишком жаждет развлечений. Он легкомыслен и не обладает достаточной силой воли. Служба в Мерве, вдали от багдадской роскоши, под началом сдержанного и вдумчивого аль-Мамуна пойдет ему на пользу.
При этом подумал: «Заодно Амир наконец-то избавится от твоего влияния!».
– Аль-Мамун – сын рабыни!
Хасан нахмурился.
– Он – сын халифа. Тебе известно, что по мусульманским законам ребенок рабыни, если он признан своим отцом, получает те же права, что и дети, рожденные законной женой, – сказал он и добавил: – К тому же аль-Мамун наполовину перс, как и Амир. Будет неплохо, если твой сын сблизится с иранской аристократией. Это поможет ему продвинуться по службе.
Зухра вскинула голову. Ее глаза сверкали, а в голосе звучал металл.
– Ты не полагаешься на природный талант Амира?
– Насколько мне известно, он никогда не проявлял прилежания в науках.
– А как же место твоего преемника в Багдаде?
Зухра осмелилась задать животрепещущий вопрос. Осмелилась – не потому что боялась мужа, а потому что заранее знала ответ, способный ранить в самое сердце.
Чуть помедлив, Хасан сурово изрек:
– Его займет Алим.
Алим! Алим, сын безродной рабыни, будет представлен ко двору, вхож во дворец, получит наследственную должность! Тогда как ее сын будет сослан в далекий оазис, сделается прислужником человека, который никогда не станет халифом!
– О нет! Ты не можешь так поступить! – в отчаянии воскликнула Зухра и внезапно замолчала.
