положиться на его обещание – не предпринимать никаких действий, могущих вызвать подозрение Сильвии, что он окончательно охладел к ней из-за Розы. Более того, сейчас небо даровало Розе небольшую передышку. Сент-Ги – единственный свидетель поцелуя – был в Англии, теперь и Блайс, слава богу, куда-то уехал.
– Дорогая, даю тебе честное слово, – заявила она, – что, пока ты была в Канне, Блайс лишь раз был у меня дома. Он привез меня после того, как я провела ночь в шато. Потом я не видела его. Когда он уезжал, то даже не счел нужным позвонить. Я узнала об этом лишь от мадам Сент-Ги, когда посетила ее в следующий раз.
– И куда же он отбыл? – с подозрением спросила Сильвия.
– Предположительно в Руан. Вероятно, он решил навестить своего друга, инженера, по поводу какого-то из своих проектов по гидроэнергетике. Но он не оставил адреса даже мадам.
– Сбежал от меня. Боится, что рано или поздно я закачу ему сцену. Ах, если бы… если бы… – губы Сильвии скривились, а глаза наполнились сердитыми слезами, – он стоил того, чтобы закатывать ему сцену!
На это жалкое подобие боевого клича Роза откликнулась всем сердцем.
– Так-то лучше, – подхватила она. – Если ты можешь хотя бы немного ненавидеть саму мысль о нем, это тебе поможет. Но не ненавидь меня, Сильвия, пожалуйста. У меня никогда не было ничего и похожего на те чувства, что ты испытывала к Блайсу. Когда ты сможешь вспоминать о нем так же спокойно, как я, то излечишься окончательно, чему я буду очень и очень рада.
Но все же оставалась опасность со стороны Сент-Ги, раз он все видел своими глазами. Розе казалось маловероятным, что Блайс во всем ему признался. Той ночью на террасе Сент-Ги выглядел слишком изумленным, даже… задетым и уж точно не одобряющим. Так ли уж Сильвия была не права, когда сгоряча предположила, что Сент-Ги считает ее «недостаточно хорошей» для Блайса? Когда он вернется, то наверняка станет ожидать дальнейшего развития событий и, сам того не желая, может случайно выдать ее Сильвии.
Следовательно, надо упредить Сент-Ги, рассказав ему всю правду. И как ни мало прельщала Розу подобная перспектива, она знала, что от этого ей не отвертеться.
Сент-Ги успел вернуться и был в шато уже несколько дней, прежде чем они встретились, и произошло это после неожиданного послания от него.
Мадам Бриссак передала его на словах Розе, явившись в студию мадам Сент-Ги:
– Монсеньор желает видеть вас перед тем, как мадемуазель удалится домой. Если вы закончили свою работу для мадам, то не будете ли добры обождать его где-то около получаса? – Ее тон прозвучал скорее как приказ, нежели просьба, и, хотя Роза уже собралась уходить, ей ничего другого не оставалось, как повиноваться.
Вот все и вернулось на круги своя. Сильвия была права: они обе вычеркнуты из списка соискательниц высокой чести породниться с семейством Сент-Ги, а ей – своевременное предупреждение, пока ее предполагаемая связь с Блайсом не зашла слишком далеко.
Она ответила мадам Бриссак, что, конечно, подождет, но полчаса ожидания не настроили Розу на угоднический лад.
«Блайс и я? Как просто вы делаете поспешные выводы!» Не собираясь изъясняться в столь грубой форме, Роза заготовила ответ гордый и независимый и к тому времени, когда Сент-Ги появился, уже готова была дать ему достойную отповедь.
Но выражение его лица, подчеркнуто мрачная тщательность, с которой он закрыл за собой дверь, сказали Розе, что вся ее система защиты гроша ломаного не стоит. Какова бы ни была цель предстоящего разговора, Сент-Ги намерен действовать по своему сценарию, а уж никак не по ее. Он принес с собой ощущение еле сдерживаемого гнева, как тогда, в ночь инцидента с Сильвией. И вот опять… но злился он уже на нее. Но почему?
Вскоре Роза узнала причину, и она оказалась никоим образом не связанной с Блайсом. Он даже не предложил ей сесть. Вопрос, заданный им в самом начале, оказался таким неожиданным, что Роза едва не открыла рот от изумления.
– Когда я нанимал вас на работу в помощь моей матери, то разве не в том же качестве, в котором вы работали в Англии, – конфиденциальной секретарши? – спросил он.
– В качестве?.. Ну да, – сбивчиво ответила она.
– Слово «конфиденциальной» уже само по себе несет определенную смысловую нагрузку, так ведь? Или вы, – его ирония граничила с издевкой, так как в ней звучало тщательно разыгранное недоумение, – не понимаете, что означает это слово?
Роза вспыхнула:
– Конечно понимаю! А что, у вас есть повод думать иначе?
Он ответил, тщательно подбирая слова:
– Надеюсь, что нет. Зато у меня есть повод подозревать вас в разглашении или, говоря проще, выбалтывании, а то и еще хуже – в злонамеренной огласке конфиденциальных фактов и цифр, к которым вы получили доступ во время работы у моей матери. Что вы скажете на это?
Роза широко открыла глаза, хотя едва видела его из-за вспыхнувшего негодования.
– Что я скажу на это? – повторила она вопрос. – То, что отрицаю, конечно! Ибо я никогда и никому не выбалтывала ничего подобного, даже с Сильвией не обсуждала корреспонденцию мадам и уж точно за пределами этой комнаты никогда не упоминала каких-либо цифр.
– Значит, нет? Флор Мичелет говорила мне, что вы охотно слушаете, когда она ненароком посвящает вас в некоторые связанные с нами обстоятельства… Однако это пока опустим. Повышенный интерес к нашим отношениям хоть как-то объясним. Но этот интерес привел к утечке информации, которая могла произойти только отсюда! – Он постучал костяшками пальцев по крышке стола.
– Но что просочилось? Я не понимаю!
