выключая О. Иосифа, который так завален работою, что более обременять его и грешно, и совестно.
А потому сделайте одолжение, по получении письма сего потрудитесь пригласить О. Сергия и поручить ему предстоящий труд наш разделить вместе с нами, уволив его совершенно от всех прочих послушаний, иначе предстоит дело худое!
Да будет Вам известно, что более двадцати дел самых серьезнейших лежат у нас без исполнения за недостатком рук моих. В числе тех дел многие таковы, по которым требуются Его Преосвященством мнения и мнения довольно важные и не терпящие отлагательства времени.
А что, если прибавить к сему и ту постоянную заботу, или лучше сказать: болезнь моего сердца, о предстоящей ответственности за неисправность описи имущества многих обителей, в особенности нашей?
Столь обильный поток дел наших, судя по нынешним обстоятельствам, без сумнения будет продолжаться впредь еще с боль{стр. 573}шею силою; следовательно, заняться мне исключительно всею вообще операциею постройки часовен нет никакой возможности. Довольно и того, что, составив общий план действий, буду наблюдать за его исполнением, займусь Докладными, Журналами, Отчетами и прочими важными по постройке Исходящими бумагами.
Нельзя же оставить в забвении и то, что по милости текущих дел, ежедневно нас наводняющих, прошло более месяца самого лучшего времени, в которое бы можно было продолжать нашу постройку, но она не начата еще!
Архимандрит Игнатий вполне отдавал должное трудам своего «вселюбезнейшего Павла Петровича». «Вас надо мне благодарить, — писал он ему в январе 1848 г., — за Ваши труды о приведении описей Сергиевой Пустыни в порядок, так как и всей ее письменной части, равно и письменной части всех монастырей С. Петербургской Епархии. Не видит этого высшее начальство, не может видеть, не хочет видеть — что до того! Видит Бог. И Ваши труды пред Ним не забыты! Хотя предмет их — вещество; но Вы, занявшись веществом, дали другим время и возможность заняться предметами духовными, чего бы они не могли сделать, если б Вы не заменили их собою в трудах вещественных. И занятия о временном прекрасны, когда они совершаются с целию служения ближним, ради Бога, ради святой Любви о Господе».
Павел Петрович тоже был слабого здоровья и несколько раз брал отпуск для лечения. Архимандрит Игнатий в этих случаях писал ему письма, заполненные разными полезными советами и рецептами лекарств, которые испробовал сам. Но все-таки, торопил с возвращением: «Прочее все по-старому. Только в том перемена, что я начинаю Вас поджидать обратно, да и дела, Вами оставленные, требуют непременно возвращения Вашего к октябрю» и т. п. Из архивных материалов видно, что архимандрит Игнатий предпочитал, чтобы и в его отсутствие Павел Петрович оставался в Пустыни. Так, отправляясь для обозрения монастырей своего благочиния и поручая исправление должности настоятеля своему наместнику, он всегда оставлял в монастыре Яковлева «для охранения законности и порядка по канцелярии». Епархиальное начальство тоже ценило знание Яковлевым мо{стр. 574}настырской жизни. Например, когда в 1852 г. архимандрит Игнатий обратился с просьбой временно из-за болезни освободить его от обязанностей благочинного монастырей, то Высокопреосвященный Митрополит Никанор [340] назначил исполнять эту должность с 7 мая 1852 г. по 7 мая 1853 г. Зеленецкому архимандриту Иннокентию, но с тем, чтоб для повременного обозрения монастырей он «брал с собою из Сергиевой Пустыни П. П. Яковлева». Однако и в этом случае архимандрит Игнатий не считал возможным в свое отсутствие отпускать Павла Петровича из монастыря. «Нужным считаю, — писал он 17 июня 1852 г. временно исполняющему благочинному, — предварить Вас, что по случаю назначения моего Депутатом при производстве следствия по делам Устюжского помещика Страхова, я отправляюсь ныне же в город Устюжну, и нахожу нужным, чтоб во время моего отсутствия Г<-н> Яковлев находился в Сергиевой Пустыни до 1-го числа будущего августа месяца».
Особо следует отметить, что П. П. Яковлев, может быть, первым понял вневременную значимость святителя Игнатия и историческую ценность всех документов, касающихся его деятельности и его личности. Очень рано он начал собирать и приводить в порядок архив Сергиевой пустыни. Сам святитель Игнатий вовсе не стремился к сохранению своих личных документов, в том числе переписки. Он писал, что большинство писем, по прочтении их, он сжигал. И только благодаря П. П. Яковлеву до наших дней дошло довольно значительное число писем Святителя и его корреспондентов, раскрывающих весьма важные свойства его характера и его взаимоотношения с самыми разными людьми.
Л. А. Соколов, многое почерпнувший из архива Павла Петровича при работе над своей монографией «Епископ Игнатий Брянчанинов. Его жизнь, личность и морально-аскетические воззрения» (Киев, 1915), писал: «Для любителя канцелярской исправности и порядка Архив и делопроизводство Сергиевой пустыни за время исполнения обязанностей по этой части П. П. Яковлевым представляют интересное явление. Порядок в делах, исправные описи, пояснительные пометки и таблички, показывают, что П. П. Яковлев был не только исправный и аккуратный чиновник, работавший не за страх, но за совесть, но и большой любитель своего дела. Канцелярская часть, делопроизводство Сергиевой пустыни и благочиния монастырей С.-Петербургской епархии, {стр. 575} экономическая отчетность и все, к ней относящееся, за время настоятельства архимандрита Игнатия были в безупречном порядке. Брянчанинов умел выбирать и ценить людей, а П. П. Яковлев в своей части был достойным птенцом гнезда Игнатиева».
Несмотря на свою огромную загруженность, Павел Петрович взял на себя еще обязанность летописца Обители [341]. Начиная со времени основания Пустыни, он привлек многие архивные материалы, чтобы объяснить причины ее упадка к моменту назначения туда архимандрита Игнатия. В числе главных причин он называет управление Пустынью людьми, для которых она была только источником их материальных интересов. Вначале это были ректоры С.-Петербургской семинарии и ученые архимандриты, а с 1819 г. — преосвященные викарии вновь открытого при С.-Петербургской митрополии викариата. В этих условиях «постепенный упадок и разрушение Пустыни были естественны, также и у братий отбирало всякую охоту трудиться на ее пользу».
«В таком состоянии застал ее в 1834 году новый Настоятель» — этими словами П. П. Яковлев предваряет свою Летопись Троице-Сергиевой пустыни и продолжает: «1834 год останется навсегда памятным в летописях Сергиевой Пустыни! То был год ее полного и всестороннего возрождения. Виновником его был Отец Архимандрит Игнатий (Брянчанинов). Его имя будет помнить и ублажать обитель до последних дней своего существования. Если О. Варлаам был ее основателем (1734 год), то О. Архимандрита Игнатия достойно и праведно можно назвать ее воссоздателем».
Каких, однако, трудов стоило это воссоздание! Немедленно по прибытии Архимандрита в Пустынь, нужно было приступить к возобновлению обветшавших зданий, иначе «негде было голову приклонить». «Первым из таких зданий оказался каменный двухэтажный флигель, в котором помешались настоятельские келлии, которые были в таком разрушении, что невозможно было в них жить. <…> Одновременно приступлено было к возобновлению и церкви Преподобного Сергия, в которой затруднительно было служить из-за разрушений. Возобновив эти здания, О. Архимандрит соединил их каменною в два этажа галереею и в верхнем этаже устроил братскую трапезу, а в нижнем полуподвальном — кухню, келарню и некоторые келлии». После этих работ необходимо было заняться капитальным возобновлением главного собора во имя Живоначальной Троицы, построенного еще в {стр. 576} 1760 г. по проекту Растрелли. Средства на возобновление собора Государь Император Николай Павлович повелел выделить из казны.
Павел Петрович по архивным материалам подробно описывает историю создания этого собора: «Главная церковь или собор во имя Святой Троицы находится в средине монастыря. Построение его начал производить на средства Троицкой Сергиевой Лавры Архимандрит ея Афанасий Волховский в 1756 году; кончено оно в 1760 году. Главный олтарь освящен 10-го августа 1763 года Членом Святейшего Синода Лаврским же Архимандритом Лаврентием Хоцятовским, в присутствии Государыни Императрицы Екатерины И. <…>
По окончании Богослужения Государыня изволила за обеденным столом у Архимандрита кушать со
