Анана, не услышав что кто-то вошел, сидела на стуле и читала книгу в твердом переплете, походившем с виду на мрамор с прожилками. Выглядела она ухоженной, питание у нее было, видимо, достаточным.
С минуту Кикаха наблюдал за ней, хотя ему приходилось сдерживать себя от порыва броситься к ней и схватить ее в объятия. Он слишком долго прожил в мирах, где в ловушки была обычно подложена приманка.
Однако, осмотр не выявил ничего подозрительного, но это говорило о том, что ловушки могли быть хорошо спрятаны. Наконец, он тихо позвал:
— Анана!
Она подпрыгнула, книга выпала из ее рук. Потом она вскочила со стула и бросилась к Кикахе. На щеках и в глазах Ананы блестели слезы, хотя она и улыбалась. Протягивая к нему руки, она рыдала от облегчения и радости.
Его желание броситься к ней стало почти непреодолимым. Он ощутил слезы на собственных глазах и подступающие к горлу рыдания. Но избавиться от подозрений, что Рыжий Орк мог устроить эту комнату так, чтобы убить всякого, кто войдет, не обезвредив сперва какой-то скрытый механизм.
Ему и так повезло, что он забрался столь далеко, не попав до сих пор ни в какую ловушку.
— Кикаха! — воскликнула Анана, пробегая через дверь и падая в его объятия.
Он поглядел через плечо, увидел, что дверь закрывается, и наклонил голову поцеловать Анану.
Боль в губах и носу была похожа на ожог от горящего бензина. Боль в ладони, там, где он прижал ее к спине Ананы, была похожа на боль от ожога серной кислотой.
Он пронзительно вскрикнул, рванулся прочь и покатился по полу, ощущая мучительную боль. И все- таки, хотя он почти потерял сознание от ожога, его рука, пострадавшая от прикосновения, успела подхватить лучемет, оброненный на пол.
Анана кинулась за ним, но не так быстро. Ее лицо таяло словно воск на солнце, глаза растекались, рот расползался и бороздился, образуя канавки и гребни. Руки ее потянулись вперед, стремясь обхватить его, но они по капле истекали кислотой, теряя форму. Пальцы настолько удлинились, что один из них вытянулся как соломинка, до колена. А ее прекрасные ноги всюду вспучились, открывая дорогу чему-то похожему на газ. Ступни выворачивались и производили впечатление чего-то горящего на полу и производившего из себя слабые клочья зеленого дыма.
Ужас этого зрелища помог ему преодолеть боль. Без колебания он поднял лучемет и нажал на кнопку, направляя на нее полную мощь своего оружия. Вернее, на это.
Она или это распалось сперва на две, а потом на четыре части, когда он прошелся крест на крест. Разрезанные части беззвучно корчились на полу. Кровь хлестала из ног и из туловища, превращаясь в коричневую субстанцию. Помещение заполнил запах, похожий на запах тухлых яиц или горящих собачьих экскрементов.
Кикаха сбавил мощность с пробивающей на сжигающую. Он вопил лучом, как шлангом, по разрезанным частям и все горело в дыму. Волосы псевдо-Ананы горели с запахом настоящих человеческих волос, но это была единственная часть ее-этого-выдававшая запах горящего человеческого существа. Все остальное издавало запах серы и собачьего помета.
Когда догорел огонь, осталось всего лишь несколько хрящевидных нитей.
Кикаха не желал заходить в помещение, откуда вышло это, но боль в губах, носу и руке стала слишком невыносимой. Кроме того, ему подумалось, что Господь удовольствуется смертью лица, созданного им в виде Ананы. В другом помещении была прохладная на вид вода и ему нужно было добраться до нее. Можно было протрубить в Рог и вернуться в кабинет Рыжего Орка, но он не был уверен, что сможет долго терпеть эту муку. Более того, если он уж столкнется с кем-нибудь в том кабинете, то желательно быть в форме, чтобы адекватно защищаться. В этом же состоянии Кикаха этого сделать бы не смог.
У бассейна он сунул в воду руку и лицо, прохлада, казалось, мгновенно помогла ему, хотя когда он, наконец, отнял лицо от воды и вздохнул, — боль все еще была очень сильной. Здоровой рукой он плеснул в лицо воды. Через некоторое время он поднялся с края бассейна. Он не мог твердо стоять на ногах и чувствовал позывы к рвоте. Он также ощущал некоторую отчужденность от всего. Шок оттолкнул его на один порядок от реальности.
Когда он осторожно поднес к губам Рог, то обнаружил, что они распухли. И рука его тоже распухла. Они стали такими большими и жесткими, что сделали его неуклюжим. Только ценой новых мук он сумел протрубить в Рог, нажимая на кнопочки, и стена перед ним открылась. Кикаха быстро сунул Рог в футляр. Ногой пропихнул его через отверстие, а потом прыгнул сам с лучеметом наготове. Кабинет был пустым.
Кикаха нашел ванную. Медицинский шкафчик оказался широким, глубоким и в нем было множество всяких бутылочек. Среди множества пластиковых, помеченных иероглифами, он отыскал одну, понюхал содержимое, попробовал, усмехнулся распухшими губами и выжал себе на руку зеленоватую мазь. Натер ею нос, губы и ладонь обожженной руки. Боль сразу же начала растворяться в мягкую прохладу, а когда он взглянул в зеркало, то увидел, что опухоль спадала прямо на глазах.
Он выжал несколько капель из другой бутылочки себе на язык и минуту спустя дрожь и ощущение нереальности оставили его. Он закрыл обе бутылочки и сунул их в задние карманы брюк.
Возня с вратами и псевдо-Ананой отняли у него больше времени, чем он мог себе позволить. Он выскочил из ванной и направил Рог на следующее место на стене. Оно никак не отозвалось и Кикаха перевел Рог на следующую. Это открылось, но ни это место, ни последующие не содержали того, что он искал.
Спальня выдала врата в первом же месте, куда он направил Рог. Стена раздвинулась, словно разинутый зев, акулья пасть, потому что по холмам за вратами тянулись ряды высоких, белых, острых треугольников. Растительность меж этих акульих зубов представляла собой пурпурные переплетающиеся лозы, а небо было бледно-лиловым.
Вторые врата открылись в еще один коридор с дверью в конце. Снова у него не было другого выбора, как обследовать это место. Он толкнул дверь, бесшумно открывающуюся, и осторожно выглянул. Помещение выглядело точно так же, как то, где он обнаружил существо, которое принял за Анану. На этот раз она не читала книгу, хотя и сидела на стуле. Она нагнулась вперед, положив локти на бедра и уткнувшись подбородком в соединенные руки. Взгляд ее был неподвижным и мрачным.
Он тихо окликнул ее и она подпрыгнула точно так же, как та, первая Анана. Потом вскочила и бросилась к нему со слезами на глазах и щеках, открытым в прекрасной улыбке ртом и протянутыми к нему руками. Когда она пробежала через дверь, он отступил и резко приказал ей остановиться. Кикаха держал ее под прицелом лучемета. Она подчинилась, но выглядела озадаченной и сильно обиженной. Затем она заметила его все еще слегка припухшие губы и нос и глаза ее широко раскрылись.
— Анана, — обратился он к ней, — какую детскую песенку пела тебе мать десять тысяч лет назад?
Если это какая-то очередная копия или искусственное создание, то в нем могла содержаться запись того, что Рыжий Орк узнал от Ананы. У такого существа могла быть даже своего рода память, содержащая нечто отрывочное, но все-таки достаточное, чтобы одурачить ее любовника. Но найдется и такое, чего она не поведает никому и даже Рыжему Орку, когда он допрашивал ее под воздействием наркотиков, потому что он не додумается спросить ее о таком. И детская песенка относилась как раз к таким вещам. Она рассказала о ней Кикахе, когда они прятались от Колокольников в Великой Прерии Многоярусного Мира.
Несколько секунд Анана пребывала в состоянии крайней озадаченности, но потом поняла, что у него возникла острая необходимость удостовериться в том, что она — это она. Анана улыбнулась и пропела прекрасную детскую песенку, которой научила ее мать во времена, когда она еще не выросла и не узнала, какой уродливой и злобной была жизнь взрослых членов семейства Господов.
Но даже после этого он чувствовал себя сковано, когда целовал ее. Потом, когда стало очевидно, что она женщина из плоти и крови, она прошептала еще несколько вещей, которые Рыжий Орк и подавно узнать не мог, так что Кикаха наконец оттаял. Они снова всплакнули, но он опомнился первым.
— Поплачем позже, — сказал он. — Как ты думаешь, где могут быть Вольф и Хрисенда?
Она ответила:
— Не знаю.
Этого-то Кикаха и ожидал.
