С минуту она молчит. Профиль ее чист и прекрасен, как у мраморных статуй, которые мы рисуем в Вайклиффе.
— Да, наверное, это и в самом деле сложно. В смысле, если ты никогда не делала этого раньше.
Она не столько говорит, сколько бормочет.
— Если я никогда… Ну
Она смотрит мне в глаза, пожимает плечами и выдергивает руку, а потом, повернувшись, продолжает взбираться на гребень холма, что ведет к озеру. Я бросаюсь следом, но пока догоняю ее, успеваю совсем запыхаться.
— Ты не хочешь мне ничего ответить?
Соня вздыхает и, продолжая идти, окидывает меня внимательным взглядом.
— Ну ладно, хорошо. Да, я делала это прежде. Я занимаюсь этим с самого детства. Некоторые люди это делают, сами того не осознавая, думая, что просто спят и видят сны, например. А другие могут делать это по собственной воле. На самом-то деле, их много, таких людей. Во всяком случае, в моем мире их много.
Она говорит это так, будто мы не идем с ней бок о бок по одной и той же земле, будто она обитает в каких-то диковинных уголках Вселенной, невидимых и недостижимых для меня.
— В твоем мире? Ты о чем?
Она чуть слышно смеется.
— А разве мы не из разных миров, Лия? Ты живешь в роскошном особняке, в окружении семьи и вещей, которыми дорожишь. А я — в маленьком домишке, где правит миссис Милберн, в обществе лишь других духовидцев и тех, кто платит нам, чтобы мы описали им то, чего они не могут увидеть.
Ее слова отрезвляют меня.
— Ой… прости, Соня. Наверное, я как-то не отдавала себе отчета, что это не твой дом, что та женщина, миссис… миссис Милберн тебе не… не родственница.
Лицо спутницы видно мне только в профиль, но даже так я различаю, как глаза ее вспыхивают от гнева.
— Ради всего святого! Не надо меня жалеть! Меня все вполне устраивает.
Однако голос у нее не слишком счастливый. Совсем не счастливый.
Мы наконец выходим на самый верх, и в этот последний миг подъема, когда мы оказываемся на гребне, у меня, как всегда, возникает ощущение, словно я шагаю прямиком в небо. Несмотря на все, что случилось на этом утесе, невозможно не восхищаться величественным видом, который открывается отсюда.
— О! А я и не знала, что тут есть озеро!
В голосе Сони слышится поистине детский восторг, и я вдруг осознаю: да она же навряд ли сильно старше меня. Соня замирает, любуясь видом, — озеро, что искрится под нами, деревья, покачивающиеся под ласковым, совсем не осенним ветром.
— Оно хорошо спрятано. Даже я, на самом-то деле, редко сюда хожу.
Потому что моя мать упала с этого утеса, думаю я. Потому что ее переломанное тело лежало тут, внизу, на мелководье. Потому что я просто не в состоянии этого вынести.
Я указываю на большой валун чуть в стороне от края.
— Присядем?
Соня кивает, все еще не в силах отвести взгляд от манящего блеска воды внизу. Мы садимся бок о бок на обломок скалы, подолы наших юбок соприкасаются над грязной землей. Мне так о многом надо спросить ее. Но все это — глубинные, непостижимые вещи, темные силуэты, маячащие где-то в безднах сознания.
— Я знала, что ты придешь. — Соня произносит это так просто, словно я понимаю, что именно она имеет в виду.
— Что-что? О чем это ты?
— Вчера. На сеанс. Я знала, что это будешь ты.
Я трясу головой.
— Не понимаю.
Она глядит мне в глаза, как глядит разве что только Элис — да и то очень редко. Как будто прекрасно знает меня.
— Последнее время, когда я пытаюсь призвать духов, то, закрыв глаза, всякий раз только и вижу, что твое лицо. Твое лицо и… ну, многие странные вещи, которых не вижу обычно.
— Но мы ведь никогда не встречались — до вчерашнего дня. Как ты могла видеть мое лицо в своих… ну, видениях?
Соня смотрит на озеро.
— Я могу придумать только одну причину для всего этого… Единственную причину, по которой я много раз видела тебя и знала, что ты придешь.
Она отворачивается от озера, смотрит куда-то вниз и, избегая встречаться со мной взглядом, стаскивает перчатку с левой руки. Положив перчатку на колени, она тянет вверх рукав, обнажая запястье.
— Из-за этого, ведь так? Из-за отметины?
Она там. Тот же безошибочно узнаваемый круг, скользящая змея.
Совсем как у меня. Совсем как на медальоне.
Все во мне словно бы замирает — каждая клеточка тела, все мысли в голове, даже кровь, и та словно бы застывает в жилах. А когда мир вокруг начинает двигаться вновь, на меня обрушивается волна потрясения.
— Не может быть! Это же… Можно, я сама посмотрю? — Я протягиваю руку к Сониному запястью.
После некоторой заминки она все же кивает. Я беру ее маленькую ручку в свои и переворачиваю, уже заранее зная, что отметина окажется точно такой же, как у меня. Хотя нет — такая, да не совсем. Кожа на этом месте не красная, как у меня, а белая, чуть посветлее всей остальной. Зато, как и у меня, тоже чуть выпуклая, точно образовалась на месте застарелого шрама.
Но цвет кожи — еще не все. Это не единственное отличие.
Круг на месте, обвившая его змея — тоже, но больше у Сони ничего нет. Буквы «С» в центре круга у нее нет, хотя во всем остальном ее отметина — точная копия моей и медальона.
Я бережно, как подарок, кладу руку Сони обратно.
— Что это?
Соня на миг прикусывает губу, а потом кивает на мою кисть.
— Сперва дай мне взглянуть.
Я вытягиваю руку, демонстрируя Соне запястье. Она аккуратно придерживает ее, проводит пальчиком по букве в центре крута.
— У тебя по-другому.
Лицо мое вспыхивает от стыда, хотя сама не пойму, чего мне стыдиться.
— Да, слегка, хотя можно сказать, это у тебя по-другому. Давно у тебя так?
— Всю жизнь. Говорят, с самого рождения.
— Но что все это значит?
Соня глубоко вздыхает, устремив взор на деревья.
— Не знаю. Во всяком случае, не знаю ничего точно. Единственное упоминание о такой вот отметине, которое я слыхала, встречается в малоизвестной легенде, которую рассказывают в кругах духовидцев и остальных, кто интересуется Стражами. И в еще менее известных отрывках этой легенды.
— Стражами?
— Ну да, из Библии.
Она говорит это таким тоном, точно я сама должна вспомнить, как будто я прекрасно знаю Библию, — а ведь наше с Элис религиозное образование в лучшем случае можно назвать беспорядочным и
