— Только что?
— Почему вы не позвали меня с собой? Я бы тоже хотела узнать побольше о пророчестве…
Я слышу в ее голосе нотку обиды и ощущаю острый укол вины, но Соня успевает ответить на упрек раньше меня.
— Это все из-за меня, Луиза. Горничная миссис Милберн знакома с одной из горничных Лии. Я боялась даже пытаться каким-то образом переправить записку тебе в Вайклифф. Не хотела, чтобы ты попала в неприятности, и понимала, что узнай ты о нашей встрече, тебя бы ничто там не удержало бы, невзирая на любые последствия.
Луиза молчит, и я уже боюсь, что мы задели ее чувства. Но все же она нехотя признает:
— Пожалуй, ты права. Я и в самом деле бываю очень уж упрямой! — Она смеется над собственной же самокритикой. — Ну и? Что она сказала, эта таинственная особа?
— Что Самайн — это такой древний праздник друидов, означающий начало времени Тьмы. — Я усаживаюсь и вынимаю шпильки из волос. — Судя по всему, он выпадает на первое ноября, хотя мы никак не сообразим, какое отношение это имеет к ключам. Единственное, что хоть самую малость любопытно — это что у Сони как раз тогда день рождения.
Луиза выпрямляется.
— Что ты сказала?
Выражение ее лица заставляет меня прервать рассказ. Я опускаю руки, волосы мои рассыпаются по плечам.
Соня сидит на другой кровати, откинув голову на спинку в изголовье.
— Что мой день рождения приходится как раз на начало Самайна, на первое ноября, — отвечает она.
Лицо Луизы бледнеет.
— Луиза? В чем дело? — спрашиваю я.
— Просто… ну, так странно получается… — Она уставилась в огонь и говорит тихо, точно сама с собой.
— Что странно? — Соня придвигается к краю второй постели.
Луиза смотрит ей прямо в глаза.
— Что твой день рождения первого ноября. Странно, потому что мой — тоже.
Соня встает и подходит к огню, а лишь потом оборачивается к нам.
— Но это… а в каком году ты родилась? — дрожащим голосом спрашивает она.
— В тысяча восемьсот семьдесят четвертом, — шепчет Луиза, и этот шепот словно бы ползет, прячется в самые темные углы спальни.
— Да, — медленно кивает Соня. — И я тоже.
Шагая по комнате перед ними обеими, я пытаюсь мысленно охватить все разрозненные части этой головоломки.
— Бессмыслица какая-то. У меня день рождения вовсе не первого ноября, так что к нам всем это совпадение отношения не имеет, только к вам двоим. — Я бормочу вслух, но в пространство, а не обращаясь к кому-то конкретно. — И как, скажите на милость, нам разобраться в таком… таком…
— Безумии? — предполагает Луиза с кровати.
Я поворачиваюсь к ней.
— Да. Безумии. Потому что это оно и есть — не находишь?
Соня опускается на кушетку возле камина.
— И что нам теперь делать? Тот факт, что мы родились в один день, конечно, весьма примечателен, но он никоим образом не приближает нас к ключам.
Я вспоминаю про письмо.
— Именно это я и хотела вам сказать. Возможно, мы все же продвигаемся.
Соня поднимает голову.
— Что ты имеешь в виду?
Я вытаскиваю из кармана конверт и протягиваю ей.
— После нашей встречи мадам Беррье прислала мне вот это.
Соня поднимается, берет конверт, открывает его и, прочтя письмо, передает Луизе.
— Кто он такой? — спрашивает Луиза. — Этот Алистер Уиган?
Я качаю головой.
— Понятия не имею. Но завтра мы выясним.
На следующее утро мы спускаемся по лестнице, берем висящие у двери плащи и выходим на свежий морозный воздух. Я уже обговорила с тетей Вирджинией нашу вылазку. Я знаю, что не обманула ее своей выдумкой, будто мы просто хотим съездить выпить чаю в городе, — но что бы ни происходило со мной, она единственная, кто может позаботиться о Генри. Я лишь стремлюсь защитить ее. Защитить их обоих.
После вчерашнего разговора с Элис на лестнице у меня появилось чувство, будто мы перешли некий незримый барьер, точку, за которой нет ничего, кроме печали и утраты. Наша гонка, ставка в которой то, чтобы пророчество завершилось тем, чего жаждет каждая из нас, будет опасной — даже смертельной. И все же нам не остается ничего, кроме как рваться вперед, если только я не предпочту всю жизнь провести в тени пророчества.
А такой вариант просто не рассматривается.
20
Мы с Соней и Луизой пересекаем лужайку в вихре веселой болтовни, стремясь хотя бы ненадолго позволить себе расслабиться — просто радоваться хорошему дню и прогулке, какой бы мрачной ни была ее цель.
Мы поднимаемся по ступеням каретного сарая в комнату, которую Эдмунд облюбовал давным-давно: сколько его помню, он всегда жил здесь. Он быстро открывает дверь в ответ на мой стук, мгновенно охватывает одним взглядом стоящих на пороге Соню, Луизу и меня.
Не успеваем мы и слова вымолвить, он тянется за своим сюртуком и снова поворачивается к нам.
— Итак? Куда едем сегодня, мисс?
Мы трясемся по ухабам дорог, уводящих все дальше и дальше от Берчвуда. По данному нам адресу я понимала, что мы поедем не в город, но и не представляла, какой же далекий путь нам предстоит.
А путь и вправду далек. Мы все едем и едем, и радостное возбуждение утра угасает, сменяется усталыми вздохами и тоскливыми взглядами в окно кареты.
Я рада, что все молчат. Разум мой полон надежд на то, что мистер Уиган поможет нам отыскать ключи.
Эдмунд сворачивает с большой дороги на лесную аллею, что уводит экипаж в густой сумрак сомкнувшихся над головами крон. И когда наконец вокруг снова светлеет, мы разом испускаем облегченный вздох. Эдмунд останавливает лошадей.
— Слава богу! — восклицает Луиза, не отнимая руки ото лба. — Я уж думала, меня вот-вот стошнит!
Она распахивает дверцу кареты и, не дожидаясь, пока Эдмунд поможет ей, неловко выпрыгивает наружу. Я отчаянно надеюсь, что ее все же не стошнит. Не знаю, порадуется ли мистер Уиган трем незнакомым девицам, внезапно объявившимся у него на пороге, — но уж верно, он совсем не порадуется, если одна из них оставит свой завтрак в его декоративных кустарниках.
Однако Луиза справляется с приступом слабости, вытирает лоб платком, и мы все вместе подходим к двери ветхого домика, что стоит посреди небольшой прогалины. Сбоку виднеется маленький садик. Со двора на нас лениво косится козел. Несколько кур роются в земле, выискивая случайно оброненное зерно, но если не считать эту немногочисленную живность, Лервик-Фарм, пожалуй, слишком громкое название для такого
