Он кивнул.
— Нина, дорогая, — заговорил он с тяжким вздохом, — все, что вы рассказали, страшно. По дороге в вечную погибель вы ушли так далеко, что и подумать боязно. Но если вы искренне хотите вернуться к свету, то возможности для этого есть. Только надо будет много потрудиться над собой.
— Я не понимаю, — сбивчиво пробормотала Нина. — Я не уверена...
— Конечно,— согласился отец Александр.— Ведь вы, можно сказать, больны. То несчастье, что случилось с вами когда-то, надломило ваши силы. В вас, можно сказать, вселился бес, страшный духовный вирус, искажающий всякое представление о добре и зле.
— Но почему вы так думаете? — не сдавалась Нина. — Я боролась...
— Вы сами признались, — напомнил священник, — что убивать людей невиновных, случайных свидетелей вашей трагедии, вам было легче и спокойнее, чем стрелять в явных негодяев. Истинно так, ваше искаженное сознание все перевернуло, вы убиваете потому, что стремитесь именно убивать, а уже потом придумываете этому якобы нравственное обоснование.
— Это не так,— горячо попыталась спорить Нина, но, когда натолкнулась на внимательный и сострадательный взгляд священника, осеклась. Он ведь произносил вслух то, о чем она догадывалась, но боялась подумать.
— Поверьте мне, — продолжал отец Александр тихо. — Ваш муж и ваши дети никогда не нуждались в отмщении. Они и сейчас со скорбью и ужасом смотрят на ваши дела и плачут о вашей духовной погибели.
Тут Нина разрыдалась, и отец Александр, не спешил утешать ее, просто стоял рядом и тихо молился про себя. Она достала из сумочки платок, промокнула слезы на щеках и сипло спросила:
— Что же, я теперь уже конченый человек, по-вашему?..
— Совсем нет, — возразил отец Александр. — Вы знаете, я ведь перед тем, как стать священником, тоже был отчаянным грешником. Правда, я был ближе вашего к церкви, но тем более страшен был мой грех, грех против церкви. Я не утверждаю, что теперь уже спасен, но я достиг мира в собственной душе. Я сознаю всю страшную меру своей греховности и вычерпываю ее по мере сил. Признайте и вы свое падшее состояние, и Господь даст вам силы преодолеть себя.
— Что я должна делать? — спросила она неуверенно. Отец Александр помолчал.
— У вас есть прекрасная возможность положить начало своему покаянию. Вы говорили, что остался еще один, главный виновник смерти вашего мужа?
— Я не уверена, — сказала Нина. — Есть подозрения на это, но если это так...
— Так вот, представьте, что это действительно так,— сказал отец Александр, — и простите его.
Нина даже отшатнулась от него.
— Простить?
— Да, — сказал священник твердо. — И этим вы выкажете свою готовность противостоять сатанинским искушениям.
— Но тогда, — растерянно пробормотала Нина, — тогда все потеряет смысл!..
— Да,— сказал священник.— Именно так. Все, совершенное вами доселе, потеряет смысл. А разве вы хотите, чтобы этот страшный смысл оставался и преследовал вас?
— Я не смогу, — покачала головой Нина. — Я ни за что не смогу...
— Сможете, если сильно захотите,— возразил отец Александр. — Господь вам поможет, Нина. Обязательно поможет. Надо только захотеть.
На обратной дороге Нина с изумлением вспоминала этот разговор, потому что теперь, за рулем «джипа», несущегося по загородному шоссе, она видела все совсем иначе. Там, под сводами храма, она трепетала и благоговейно внимала словам седого священника, но теперь все это казалось ей безумием. Она не могла всерьез принять рассуждений о бесновании, о неком духовном вирусе, а уж идею прощения Соснова она отвергала всем своим существом едва ли не с рвотными позывами. Она пыталась доказать себе, что ее поездка к священнику была глупым недоразумением, но кончилось все тем, что она просто заплакала. Ее не оставляла мысль о том, что души убиенных мужа и детей на самом деле плачут о ней и зовут ее опомниться.
Нет, конечно, она никак не могла бы простить Соснова в случае доказанности его вины, но в самом этом предложении была какая-то манящая парадоксальность, какой-то вызов, который ее, несомненно, привлекал. И, представляя себе на мгновение, как она его прощает, Нина чувствовала прилив сердечной теплоты и удивительного мира в душе. Что-то здесь было удивительно притягательное, и всю дорогу до Москвы она не могла отрешиться от мыслей об этом. Во всяком случае, призналась она на въезде в столицу, от прежней унылой безысходности не осталось и следа. Ей опять предстоял жестокий выбор, и она готовилась к нему.
55
Вадим Сергеевич Соснов выбрался из служебной машины и стал подниматься по ступеням к подъезду «Белого дома». Как всегда, вокруг было много разных людей, кое-кто с ним здоровался, и он неизменно каждому вежливо отвечал. То, что называлось в прессе словом «лобби», представляло собою в отечественном варианте просто околопарламентскую тусовку. Многие из вращавшихся здесь людей действительно представляли собою какие-то промышленные и коммерческие отрасли, но большинство просто ротозейничало, испытывая несомненное удовлетворение от близости к «коридорам власти». У самого входа он вдруг услышал:
— Вадим!
Он даже не сразу понял, что обращаются к нему, но потом остановился и оглянулся. Эффектная женщина в больших черных очках шагнула к нему.
— Вы меня? — спросил он недоуменно.
Женщина сняла очки, и он тотчас узнал Нину Ратникову.
— Нина, ты?
Ее внешний вид никак не предполагал тяжелых потрясений в недавнем прошлом, она была хорошо одета, модно причесана и выглядела прекрасно.
— Мне надо с тобой поговорить,— сказала она чуть взволнованно.
Вадим Сергеевич глянул на секретаршу Лену, и та шепнула:
— Шерифы.
Он и сам помнил про делегацию американских шерифов, которую доверили сопровождать именно ему, парламентарию, ведавшему вопросами правопорядка.
— Нина, милая, — сказал он с сожалением. — Я в ближайшие три часа буду отчаянно занят.
— Я думаю, ты и потом не освободишься, — сказала Нина, чуть усмехнувшись. — Что ты скажешь об ужине в ресторане? У меня есть на примете один ресторанчик на Арбате, мы могли бы там встретиться.
Вадим Сергеевич невольно поразился некоторой абсурдности ситуации — на пороге «Белого дома», в присутствии его секретарши и референта, при всей этой ротозейной компании, женщина приглашает его на свидание.
— Прекрасно, — кивнул он. — Я буду там ровно в семь. Как он называется, этот ресторанчик?
Весь день потом он думал об этом приглашении, приблизительно догадываясь, о чем там может пойти речь, но все же заинтригованный. Еще год назад он испытывал бы при этом совсем другие чувства, но за этот год слишком многое в его жизни изменилось. Теперь он мог себе признаться, что где-то глубоко внутри он ждал ее появления, и объяснение, которое им предстояло, должно было и его избавить от долгого внутреннего напряжения.
Когда в половине седьмого он покинул рабочее место, телохранитель Женя, ждавший его внизу около машины, спросил:
