— Я проверю, но это те дела, в которые нам лезть не надо.
— А ты убежден, что в субботу слежки не будет? Я бы не хотела светиться.
— Убежден, — буркнул Феликс.
Нина понимала, что ей нет необходимости знать все подробности дела, но она терпеть не могла вот так натыкаться на барьер умалчивания. Разговор с Феликсом оставил в ней чувство острой досады.
В четверг вечером Аня пребывала в особенном томлении, и, когда усталая Нина вечером вернулась домой, она решилась подсыпать ей в чай растолченную таблетку снотворного. Она с каким-то внутренним содроганием рисовала себе картины умопомрачительных осязаний, предвкушая самое изысканное наслаждение. Нина выпила чай машинально, обратив внимание на необычный вкус, но не отреагировав на него. У них за столом шел спор о том, надо или не надо было подавать заявление на насильников. Аня горячо доказывала, что надо, а Нина пожимала плечами и отмалчивалась. Она ушла спать, почувствовав сонливость, а Аня осталась мыть посуду. Она волновалась, как девочка перед первым свиданием, даже чашку разбила.
Нина спала. Она спала и после того, как Аня поцеловала ее в шею, обняла и прижалась к ней. Она не чувствовала, как Аня горячим языком лизала ее тело, как елозила по ней, насыщаясь извращенным осязанием близости, как всасывалась в соски ее маленьких грудей и, дойдя до истерики, плакала, уткнувшись носом в низ живота. Она спала, а Аня испытала неведомое ей доселе наслаждение, сполна обладая любимым человеком.
Впрочем, наутро Нина что-то почувствовала, потому что посматривала на Аню с подозрением. Та, перед тем как уходить на работу, и кофе приготовила, и гренки поджарила, даже полы успела помыть, а Нина угрюмо наблюдала за ней и пыталась понять, что же произошло.
Одевшись, Аня наклонилась над ней для поцелуя.
— Все, я ухожу.
— Погоди, — сказала Нина сипло. — Принеси воды. Аня принесла стакан с водою, подала ей, и Нина сказала:
— Сядь, Аня.
— Нинуль, я опаздываю, — сказала она жалобно, но села. Нина смотрела на нее в упор.
— Ты думаешь, я спала? — спросила она. Аня страшно перепугалась.
— О чем ты?
— Я говорю о прошедшей ночи, — сказала Нина. — Мало тебе, что меня твои любовники изнасиловали, так ты и сама решила поучаствовать?
— Нинуля, милая... — пролепетала Аня, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
— Аня, это гадко, — сказала Нина, скривившись.
— Прости меня... — пролепетала Аня.
— Чем ты меня опоила?
— Снотворным,— призналась Аня.— Это неопасно, я сама часто пользуюсь.
— Но зачем?
Аня не выдержала и заплакала.
— Ты не понимаешь?.. Я же... Я же люблю тебя!.. — И она зарыдала.
Нина смотрела на нее с неподдельным ужасом, как смотрят на прокаженных.
— Я никогда не смогу этого понять, — сказала она.
— Я больше не буду, — всхлипнула Аня. — Честное слово, Нинуля... Только не выгоняй меня, пожалуйста!.. — Она рыдала горько и безутешно.
Нина не пожелала ее утешить. Она действительно была ошеломлена. Сквозь тяжелый ночной сон она чувствовала, как кто-то мнет и тискает ее, целует и лижет, и сил не было проснуться и остановить этот ужас. Только утром, вспоминая ночные переживания, она вдруг поняла, что с нею произошло, что все эти упражнения были излиянием любви робкой и трогательной Ани. Что вот эта девочка, которую, казалось бы, можно убить одним правильно направленным ударом, использовала ее, как надувную куклу для своих наслаждений. Понять это она не могла, ничего, кроме чувства гадливости, она при этом не ощущала, но, глядя на рыдающую Аню, не чувствовала в себе решимости, чтобы прогнать ее.
— Ладно, ступай, — сказала она со вздохом. — Вечером поговорим, как нам дальше жить.
— Ты меня не выгонишь?.. — с надеждой спросила Аня.
— Там видно будет,— сказала Нина.— Иди уж. А то опять погонят с работы, будешь потом...
Аня жалобно улыбнулась ей, утерлась платочком, поднялась и со склоненной головой ушла.
Нина приняла душ, оделась и села завтракать. Ночные переживания ушли от нее, как досадная незначительность, а подумать следовало о завтрашнем дне. Завтрашний день был субботой.
Зазвонил телефон, она подняла трубку. Обычно сюда ей звонил или Феликс, или кто-то по ошибке. - Да?
— Шестой вариант, — хрипло произнес Феликс. — Срочно и чисто.
Он положил трубку, а Нина некоторое время слушала короткие гудки, пытаясь понять, что могло случиться. Шестой вариант означал лишь место встречи, а упоминание о чистоте предполагало повышенную бдительность, но за день перед акцией устраивать открытые встречи было не принято. Это означало, что обнаруженная ею накануне слежка чем-то осложнила ситуацию.
Шестой вариант предполагал встречу на ВДНХ. Там среди дальних аллей легко было найти место для уединения. Как обычно, Феликс оказался там первым, хотя она и пришла минута в минуту.
— Отменяется? — спросила она вместо приветствия. Он глянул на нее с сомнением и вздохнул.
— Ты сама это должна решить, девочка. Входные данные такие: Кислевского пасет контрразведка. Он впаялся в какую-то международную аферу, отмывает чьи-то грязные деньги, и они начали под него рыть.
— Вчера ты сказал, что в бассейне их не будет, — напомнила Нина.
— А сегодня я этого не утверждаю, — сказал Феликс. — Но дело только в самом начале, глобального наблюдения не будет.
— А с кем он встречался в Измайловском парке?
— Фээскашники устроили ему рэкет, — сказал Феликс. — Предложили отстегнуть долю через западные банки. Так вот он их послал.
— Значит, у него хорошее прикрытие, — сказала Нина.
— Это меня и смущает, — сказал Феликс. — Тут вообще какая-то темная история, понимаешь ли. Этот Кислевский не входил в число первостепенных фигур нашего списка, но неожиданно его передвинули. Мне очень хотелось бы знать, кому это понадобилось.
— Перестань, дед, — сказала Нина. — Это с самого начала было грязным делом, и ты сам мне неоднократно об этом говорил. Чего же теперь кривиться? Я пойду.
— Да, я тоже хотел бы, чтобы ты пошла, — кивнул Феликс. — Мне неприятна мысль, что операцию начинают использовать в личных целях, но суть дела такова, что даже это ее не испортит.
— У тебя все готово? — спросила Нина.
Он покосился на нее удивленно, после чего улыбнулся.
— У меня всегда все готово.
— Что там приготовлено?
— Твой любимый парабеллум, — сказал он. Нина усмехнулась:
— Знаешь, откуда это название?
— Нет. Откуда?
— Не помню точно, как это правильно по-латыни... Что-то вроде «Civis pacura, parabellum», что означает: «Хочешь мира, готовься к войне».
— Все-то ты знаешь, — усмехнулся Феликс, глядя на нее с любовью.
— Встречаемся как всегда?
— Если не случится ничего непредвиденного, — сказал Феликс. — Если случится, я тебя сам найду.
Она поднялась со скамейки и протянула ему руку.
— Пожелай мне удачи, дед.
— Удача — это прежде всего четкий расчет,— буркнул тот. — Ладно, удачи тебе.
