— Конечно, дорогой Феликс Захарович, вы всего лишь пенсионер, незаслуженно обойденный вниманием властей. Насколько я понимаю, именно вы являетесь хранителем архива безвременно ушедшего от нас Егора Алексеевича? Я имею честь быть учеником Синюхина. Он никогда не рассказывал вам о нашей совместной работе?
— Консультации в Монте-Карло?— буркнул вопросительно Феликс Захарович.
— Видите, как он вам доверял,— улыбнулся полковник. — А между тем об этих консультациях кроме генсека знали лишь три человека.
— Что вы от меня хотите? — спросил Феликс Захарович. — Почти весь архив изъят у меня в девяносто первом году.
— Почти, — кивнул Рогозин. — Это правильно. Они взяли все, кроме ключа. Что вы хотите от дилетантов, которые едва знакомы с основами оперативной деятельности. Они думали взять дело в свои руки, и где же дело?
- Он располагающе улыбался, как бы приглашая и самого
Феликса Захаровича посмеяться над незадачливостью упомянутых дилетантов. Но Феликс Захарович не имел оснований смеяться над ними.
— Я не понимаю, с каких позиций вы выступаете? — сказал он. — Эти люди, о которых вы говорите как о дилетантах, все же остались единственной действенной силой в социальном процессе.
— Не обманывайте себя, Феликс Захарович, — сказал заботливо Рогозин. — Вы же лучше меня знаете, что они лишь воспользовались ситуацией. В конце концов, это ведь они поспособствовали смерти Егора Алексеевича.
— Это бездоказательное обвинение, — прохрипел взволнованно Феликс Захарович. — В то время как все разбежались, заботясь лишь о себе, эти люди нашли в себе силы возродить движение...
— Что касается меня, — сказал Рогозин, — то я попросту был брошен в Западной Европе без средств и связей. Вряд ли про меня можно сказать, что я разбежался. В конце концов я вернулся и тоже нашел в себе силы возродить движение, как вы выражаетесь. Только я никак не могу сказать, что мне по душе нынешнее руководство движения. И мне кажется, что в этом вы со мною готовы согласиться, не так ли?
— Нет, не так, — буркнул Феликс Захарович. — Будьте уверены, я немедленно сообщу резиденту о вашем визите. Сейчас нам как никогда нужна солидарность, а такие, как вы, на все обиженные...
Тут полковник Рогозин неожиданно рассмеялся. Феликс Захарович осекся и посмотрел на него с удивлением.
— Браво, браво, Феликс Захарович, — сказал он. — Вы прошли этот тест. Но мы проверяли, ваша квартира чиста, опасаться нечего. Те, кто считают себя вашими хозяевами и кого вы так успешно шантажируете ключами к архиву Синюхина, никогда ничего не узнают о нашей беседе. Нет, Феликс Захарович, я не буду служить этим людям. Вы должны свести нас с истинными хозяевами. Понимаете?
Феликс Захарович промолчал.
— Разумеется, я не требую однозначного ответа немедленно, — сказал Рогозин. — Я понимаю все сложности. И генерал Чернышев, и все офицеры нашего отдела не намерены устраивать демонстрации. Мы будем работать согласно уставу, но мое предложение остается условием нашего послушания. Иначе в организации могут возникнуть непредвиденные сложности.
— И это говорите мне вы? — не выдержав, воскликнул Феликс Захарович. — Вы, объявивший себя учеником Синюхина! Неужели вы думаете, что ваши непредвиденные сложности не были учтены в плане? Почему бы вам не представить, что внутренняя смута нужна для развития дела?
Полковник холодно усмехнулся.
— Тогда и мой приход к вам тоже должен был быть запланирован, не так ли? И какое решение там предложено?
Феликс Захарович покачал головой.
— Кто санкционировал ваш визит? Где вы взяли адрес?
— Я представляю только себя и генерала Чернышева, — сказал Рогозин. — Но можете поверить, мы выражаем широкое общественное мнение.
— Ни о какой массовости не может быть и речи, — сказал Феликс Захарович. — Если разговор состоится, то только с вами двоими. Но вы знаете, чем вы рискуете?
— Догадываюсь, — сказал Рогозин.
— Тогда прощайте, — Феликс Захарович поднялся.— Исполняйте все согласно плану, обо всем остальном с вами договорятся без меня.
Полковник легко поднялся.
— Спасибо, Феликс Захарович. Поверьте, я бесконечно чту память Егора Алексеевича и искренне рад тому, как развиваются его идеи.
Феликс Захарович проводил его до дверей, закрыл за ним и вернулся в кабинет. Включил компьютер и постоял над ним, пока машина заряжалась программой. На лице его неожиданно возникла торжествующая улыбка.
Проведя определенную операцию, он выяснил кодовый номер телефона и тут же набрал его.
— Вы говорите с диспетчером связи, — вежливо произнес записанный голос. — Если у вас есть сообщение, произнесите его после сигнала.
Дождавшись сигнала, Феликс Захарович сказал:
— Сообщение Франта. Состоялся визит представителя группы поддержки, высказано желание получить высшее образование. Состояние удовлетворительное. Обращаю внимание на то, что события начинают ощутимо опережать график. Прошу активизировать поиски поставщика фруктов. Степень срочности возрастает.
Он еще подумал, вздохнул и сказал:
— Это все.
И положил трубку.
Нина с букетом цветов поднялась к квартире Ани, где теперь проживал Леша, и нажала кнопку звонка. Леша оказался дома, открыл дверь и остолбенел. Нина улыбалась ему, протягивая цветы.
— Заходи, — пробормотал он растерянно. Отступая, он впустил ее в комнату.
— Чего случилось, что ли? — спросил он.
Поскольку цветы он так и не взял, Нина бросила букет на диван.
— Я деньги получила, — сказала она. — Решила раздать долги.
— Ты мне ничего не должна, — буркнул Леша.
— Разве? — усмехнулась она.
— Ладно, хватит, — сказал он. — Если ты трахаться пришла, то раздевайся, а болтать мне некогда.
Нина покорно вздохнула и стала расстегивать плащ. Леша криво усмехнулся.
— Я знал, что придешь, — сказал он. — Я таких, как ты, на нюх определяю. Ладно, давай побарахтаемся, сучка ты подзаборная.
Последняя фраза была вовсе не оскорблением, а скорее наоборот, благожелательной похвалой ее решимости. Каково же было его разочарование, когда в руке у Нины возникла резиновая дубинка.
— Ты че? — заревел он.— Да я тебя в бараний рог, вонючка ты паскудная!..
И тотчас получил основательный удар в солнечное сплетение. Он согнулся, задыхаясь и хрипя, но Нина немедленно и безжалостно нанесла удар по почкам. Леша заорал и отшатнулся к стене. И снова она ударила его, и снова очень больно, а потом еще и еще. Сознание его помутилось от боли и бессилия, как он ни пытался уйти от этих ударов, она ухитрялась бить его снова и снова. Наконец он упал, закрывая голову руками, и тогда она нанесла последний удар, может самый болезненный и жестокий. Леша истошно заорал и согнулся калачиком. Нина, хоть и дышала тяжело, но выглядела спокойной. Неторопливо надела плащ, спрятала в рукав дубинку, огляделась и пошла к выходу. Букет цветов остался лежать на диване.
