моргнув глазом.
— Предъявленное мне письмо содержало оповещение об этом, — выдавил он из себя с трудом. — Я был обязан реагировать.
— Вы не проявили в этом большого таланта, — сказал Председатель язвительно. — Но я не хочу вас в чем-то обвинить. Я хочу объяснить. Пресловутое оповещение было лишь проверкой вашей бдительности, тестом выявления вашей готовности к действию. Главный Контролер по-прежнему на своем месте, и его не надо освобождать от уз. Обратите внимание, я мог бы использовать это недоразумение для раскручивания большого скандала, ведь вы считаете меня представителем ненавистного нового поколения. Я не хочу пользоваться вашей слабостью, я надеюсь работать с вами и дальше. Ступайте, Феликс Захарович, и подумайте спокойнее о моих предложениях к расширенной коллегии.
Он даже не помнил, как вышел, кажется, его вывели. В голове все смешалось, ему казалось, что все вокруг смеются над ним и тычут в него пальцами. Его везли домой все на том же «мерседесе», и он ясно чувствовал снисходительное презрение водителя.
Первое, что он сделал, перешагнув порог своей квартиры, это включил компьютер. Совершив все необходимые операции, он вышел на сегодняшний телефон Контролера и схватил телефонный аппарат. Прозвучало семь гудков, после чего автоответчик произнес свои обычные слова:
— Вы разговариваете с диспетчером связи. Если у вас есть сообщение, произнесите его после сигнала.
— Прошу подтвердить информацию о тестовой проверке, — произнес Феликс Захарович нервно и возбужденно. — Прошу объяснить, что происходит! Кого мне слушаться и кому верить?
И тут впервые за всю историю его отчетов автоответчик переключился на прямую связь, и хриплый старческий голос произнес:
— Довольно метаться, Феликс. Исполняй все, как тебе указано.
— И по вопросу агента тоже? — спросил Феликс Захарович, не успев даже удивиться живому голосу Контролера.
— По всем вопросам, — отвечал Контролер. — Это все.
23
Измочаленного допросами Стукалова на время оставили в покое, даже на телевидении его имя вспоминали не так часто, как прежде. Реакция на появление Суда Народной Совести была бурная, но прошла на удивление быстро, что не могло нас не радовать. Тем не менее обстановка нагнеталась, и мы ощущали это очень явственно. Все понимали, что наступившее затишье предвещает скорый взрыв.
В среду мне позвонил Меркулов:
— Быстро ко мне, мы едем на очередную конспиративную встречу. Форма одежды повседневная. Никому ни слова.
Я сразу сообразил, куда мы едем, но вида не подал. Мы спустились вниз, сели в его служебную машину и тронулись в путь.
— Слушай, Костя, — заговорил я, шокируя фамильярностью молодого шофера. — Как тебе кажется, отчего они не оказывают нам сопротивления? Вспомни, раньше, бывало, шаг в их сторону сделаешь, как тотчас начинаются всякие гадости, а тут мы у них на хвосте висим, а они благодушествуют, киллеров нам сдают.
— Наверное, все дело в том, — сказал Костя, — что мы действуем в их интересах.
Я кашлянул.
— Прошу прощения. Ты уточни, ты меня в предательстве подозреваешь или Грязнова?
— Я никого не подозреваю в предательстве, — сказал Костя. — Это операция совсем не того рода, к каким ты привык Просто мы мыслим шаблонно, и они этим пользуются.
— Но пока не слишком-то, — заметил я.
— Ты же понимаешь, они готовят новую акцию, — сказал Меркулов. — Сдача Стукалова была лишь первым шагом.
— Это я еще способен понять, — согласился я. — По всей видимости, следующим шагом должно быть устранение Стукалова.
— Да, — кивнул Меркулов. — Конечно.
— В тюрьме его достать будет сложно,— продолжал я развивать идею. — Значит, доставать его будут на переездах. Надо бы распорядиться об усилении бдительности.
— Генеральный уже распорядился,— сказал Меркулов. — Не тебе одному это в голову пришло. Но почему ты решил, что его будет сложно достать в тюрьме?
Я виновато пожал плечами.
— Инерция мышления,— извинился я.— Конечно, в тюрьме у них тоже могут быть свои люди. Только мне кажется, что им надо побольше шуму.
Меркулов задумался.
— Его уже все допросили? — спросил он.
— Все кто мог,— сказал я.— Ты думаешь, его могут шлепнуть в учреждениях правоохранительных органов? Риск большой.
— Кто их знает, что они придумали,— пробормотал Меркулов. — Ладно, не будем опережать события. Мы едем к бывшему заместителю министра безопасности, которого прочат в большие чины ФСК. Человек сидел на кадрах, можешь себе представить, что ему известно.
— Конечно, ему известно многое, только скажет ли?
— Должен, — сказал Меркулов. — У него случилось зависание, против него есть небольшой компромат, и ему нужны сторонники.
Большой чин встречался с нами на конспиративной квартире в районе станции метро «Авиамоторная». Квартира не представляла собой ничего примечательного, образец типичной серости. После того как она мне сразу резко не понравилась, я обнаружил, что письменный стол точно такой же, как у меня дома.
Что касалось хозяина, то это был приятной наружности мужчина лет около сорока, внешность которого во всем выдавала чиновника, но добродушный, простой и гостеприимный. Устраивая нас в кабинете, он жаловался на то, что квартира плохо укомплектована, что кроме грузинского чая там нет никаких напитков. От чая же мы предусмотрительно отказались, расположились в типовых креслах и начали разговор.
— Дмитрий Сергеевич, — обратился к нему Меркулов, — я должен предупредить сразу, что расследуемое нами дело не делает чести органам безопасности. Я бы не хотел, чтобы вы посчитали нас врагами вашей конторы.
— В свою очередь, и я попрошу не считать меня врагом всего прогрессивного человечества, — с улыбкой отвечал хозяин.— Я допускаю возможность злоупотреблений и преодоление их считаю необходимым для нашей организации.
Меркулов удовлетворенно кивнул и повернулся ко мне.
— Саша, изложи, пожалуйста, краснодарское дело.
Я начал излагать скорбную историю убийства капитана Ратникова, не опуская важных подробностей. В частности, я несколько даже усугубил связь Щербатого с органами безопасности и в сцене появления незнакомцев так расставил акценты, что их принадлежность органам безопасности не вызывала сомнений.
Дмитрий Сергеевич слушал внимательно, иногда чуть кивая и вздыхая.
— Я понимаю ваше смущение,— сказал он в конце.— Конечно, признать такое преступление за нашей фирмой тяжело. Должен вам сказать, что в органах прежней эпохи не церемонились с людским материалом, но до убийства детей дело не доходило.
