– Опять жулика своего привела?
– Привела. Завидно?
– Доиграешься до сифилиса!
– Доиграюсь. Завидно?
– Я тебя, Ленка, выгоню. В публичный дом.
– Их у нас нет, а жаль. Тебя на час как человека просят.
– Это моя квартира.
– Это наша квартира. Я тебя прошу, мама. По-доброму пока.
– Нахалка!
И т. п.
Неделин, оглядывая комнату, удивился: хоть раньше он не думал об этом, но как-то само собой предполагалось, что красавица (Леной зовут, хорошее имя, жена вот – тоже Лена, но применительно к красавице это имя звучит совсем по-другому) живет если не в роскошестве, то в красивом девичьем уюте. Здесь же – вон шкаф допотопный, без одной ножки, вместо которой подложена стопа книг, вон трюмо с лопнувшим зеркалом, платок брошен на продавленный диван, старушечий платок, темный; наверное, мать Лены – это и по голосу слышно – почтенного возраста, родила Лену поздно.
Мать Лены прошла в прихожую, не взглянув на Неделина, он успел только заметить, что она не старуха, но, очевидно, больная женщина: лицо желтое, волосы седые, глаза безнадежные. Хлопнула дверь.
– Вот сука какая, – проворковала Лена, нежно обнимая Неделина. – На час, говорит, и ни минуты больше, говорит. Вот сука противная, правда?
– Конечно, – сказал Неделин, чувствуя, что понемножку овладевает чужим языком. – Но она тебе мать.
Лена пожала плечами и сказала:
– Ну?
Неделин огляделся. Похоже, местом действия должен стать вот этот продавленный раздвижной диван, похожий, кстати, на их с женой Еленой супружеское ложе, тоже раздвигаемое на ночь. Неделин взялся за низ, потянул на себя, диван заскрипел, но не поддался.
– Ты что? – спросила Лена.
– А?
– Он не раздвигается, ты забыл?
– Я так, попробовать…
– Снимай шкуру-то, время идет.
Над диваном висела мохнатая шкура, медвежья, что ли? И ведь заметная вещь, а он хоть видел ее, не придал значения, не задумался о ней. На шкуре, значит? Вполне эротично.
Он снял шкуру, расстелил на полу.
Лена быстро, без жеманства разделась.
Неделин глядел и не глядел на нее, видел и не видел.
– Ну, – сказала Лена, красавица, голубоглазая певица. – Ну? Время мало. В чем дело-то?
– Да, – сказал Неделин и стал раздеваться.
Лена легла на бок, подставив руку под голову, ждала, посмеивалась. Неделин торопился, скидывая с себя чужие вещи: все красивое, чистое, но, оказавшись голым, не мог не увидеть подробно чужое тело. Он увидел волосатые ноги с когтистыми кривыми пальцами, выпирающие кострецы бедер, бледного цвета кожу живота, груди, рук, увидел нечто еще…
Вид чужого тела, запах чужого тела. А Лена закрыла глаза, ждет. Неделин, торопясь, присел на корточки, потом из этой позиции лег, приткнувшись к Лене коленками, грудью, головой. Рука ее прошлась по его бедру, по животу – окружая, приближаясь, – и удивленно замерла.
– Ничего, ничего, – сказала Лена. – Сейчас.
Но сейчас не получалось.
– Витя, Витя, Витя, – шептала красавица, и звуки чужого имени добавились мешающим грузом к впечатлению от чужого тела, чужого запаха. Надо бы отстраниться и, не глядя на себя, глядеть только на нее, но отстраниться – значит, обнаружить свое убожество, которое пока укромно о нем знают, но его не видят, делают вид, будто все в порядке. Прошло бог весть сколько времени, Неделин лежал, словно окоченев, только однообразно гладил грудь Лены, но чужая рука плохо чувствовала наготу сквозь чужую кожу – как сквозь перчатку. Лена, устав ждать, стала целовать его в губы, в подбородок, в ключицы (щекоча распущенными волосами), в грудь, в живот… но тут Неделин застыдился и удержал руками ее голову.
– Ты что? – спросила Лена. – Витя, что случилось? У тебя кто-нибудь еще есть?
– Жена.
– Жена – это хренота! Еще, что ли, бабу нашел?
– Я устал просто.
– Мы же месяц не виделись! Нет, я ничего. Ничего страшного. Но учти, первый и последний раз!
Она – умная женщина – сказала это просто, почти весело и легла с ним рядом, не прикасаясь, только поглаживая его волосы. И Неделин уткнулся лицом в ее плечо, ничего больше не желая.
Послышались какие-то тихие странные звуки, что-то капнуло ему на щеку. Плачет. Стало ласково жалко ее, и от этого он забыл про чужое естество, а забыв, почувствовав себя сильным, потянулся к Лене, но в это время прозвенел звонок в дверь – длинный, раздраженный.
ГЛАВА 4
Они вышли из подъезда молча.
– Вернусь, попою еще, – сказала Лена, когда отъехали. Она опять села за руль.
И слава богу, подумал Неделин. Надо ехать в ресторан, разбираться с этим несчастным Витей, делать что-то, пока все это не зашло слишком далеко. Жаль только – утрачена возможность. Ведь ты был не ты, а тот, другой, ведь мог делать все что заблагорассудится, все самое бесстыдное, самое голое, нагло-нагое, нежно-нагое, мучительное, до взаимного счастливого страдания, все мог – и ничего не сделал, олух ты царя небесного, теперь не придется уже тебе, олух, держать в руках такую красавицу как свою собственную, олух, ведь ты был не ты, а он – и даже больше, чем он, свободнее, чем он.
– Может, покатаемся еще? – спросил Неделин. – Заглянем куда-нибудь.
– Тебе отдохнуть надо.
– Ну, и отдохнем.
– Уже отдохнул. Ничего, не бери в голову.
– Я и не беру.
– Странный ты сегодня. Я не про это самое, а вообще.
Неделин посмотрел на ее чистый печальный профиль и подумал, что Витя, не будучи странным, скорее всего не ценит эту девушку, не понимает ее. Что он за человек, интересно, чем занимается? Мать Лены сказала о нем: жулик. Давно уже чувствуя тяжесть во внутреннем кармане пиджака, Неделин сунул туда руку и достал бумажник – большой, старый, антикварный, из настоящей кожи с тиснением: «Бремингъ и K°». Он открыл его и увидел толстую пачку денег. Долларов.
– Ого! – сказала Лена. – Хороший бизнес?
– Это не мои, – сказал Неделин.
– Я же не прошу, – усмехнулась Лена. И эта тонкая умная усмешка – для Вити, явного негодяя? Несправедливо.
– Это не мои, – сказал Неделин. – И вообще, все не мое. Выслушайте меня, Лена. Произошло черт знает что. Что-то несуразное. Дикое что-то.
– Это точно, – сказала Лена. – Играть опять начали? Вы все играете, Витя, ох, игрун, ох, забавник!
– Да послушайте!..
– Приехали, – сказала Лена. – Извини, Витя, ты мне сегодня не понравился. Не из-за этого, ты не думай. Чокнутый ты сегодня какой-то.
– Я вообще другой, неужели не видно?
– Ладно, ладно. Пока.
Лена открыла дверцу, но кто-то резко захлопнул ее с улицы. И тут же на заднее сиденье с двух сторон
