действительно получил те дары, о которых там шла речь, то едва ли бы он так добивался оплаты. Это предположение вполне подтверждают и собственные слова поэта:
В нищете налаживал я слово,
Но ни он [шах] мне ничего не дал, ни я у него ничего не требовал.
Довольно с меня и того, что наполнил я мир,
Стал благодетелем для моря и рудника.
Впрочем, Низами склонен объяснять такое невнимание не плохим отношением лично к нему, а тем, что поэтов в стране вообще по-настоящему не ценят:
В эту эпоху, если тебя даже и лучше этого одобрят,
Все же не повяжут тебе на шею даже и шерстяной; тесьмы[38]]
Объясняет такое невнимание Низами тем, что люди его времени слепы и не умеют ценить подлинные таланты:
В этой стране, где от тупости
Черна камфора и слеп зрячий.
Надо мириться со всякой невзгодой,
Ибо дурак стоит насмешки.
Придирчивость времени от стыда далека,
Ищи удаления от него, ибо снисхождение от него далеко.
Двум разрядам людей наше время оказывает снисхождение:
Тем, кто умер, и тем, кто еще не родился.
Эти жалобы дополняет такая мрачная характеристика эпохи:
Так сообщай свою тайну лучшему другу,
Словно думаешь, что он - злейший из врагов.
Не говори того, что не следует, перед чужими,
Да не только чужими, а и перед ближайшим другом.
Даже и в уединении скрывай эти мысли от стены,
Ибо и за стенами есть ухо.
Если же не можешь скрыть это от себя,
Не обращайся к этому с помыслами, то есть не думай.
Песнь, которая не годится для пустыни,
Очевидно, не годится и на царском пиру [39]].
Вспомним жалобы Хакани на то, что его окружают шпионы и доносчики. Судя по словам Низами, и в Гандже атмосфера была не лучше, и любое, не вовремя сказанное слово могло привести к тому, что палач, по выражению поэта, «начинал играть мечом».
* * *
Выполняя данное ему поручение - создать поэму о любви, Низами прежде всего обратился к историческим хроникам древнего Ирана. Его внимание привлек образ прекрасной Ширин, верной возлюбленной, своей смертью доказавшей преданность своему избраннику. Имя Ширин упоминается в византийских, сирийских и арабских хрониках; сомневаться в том, что она - лицо историческое, не приходится. Повидимому, вокруг нее и ее мужа - последнего выдающегося правителя домусульманского Ирана Хосрова Парвиза (вступил на престол в 590 году, был убит в 628 году) - уже в IX-X веках сложился целый большой цикл преданий. Известный арабский историк Табари (умер в 923 году), рассказывая о правлении Xосрова, говорит, что любимой его женой, носившей титул «госпожи», была Ширин.
В персидской хронике Бал'ами (умер в 996 году) к этому добавлено, что «не было среди людей никого прекраснее ее лицом и лучше ее нравом». В этой хронике упоминается и имя Ферхада, но весьма вероятно, что это позднейшая вставка.
Целый раздел преданию о Ширин посвящает Фирдоуси в «Шах-намэ», причем из его слов видно, что это предание ему уже было известно в виде какого-то законченного целого, может быть, своего рода былины. Фирдоуси излагает предание крайне сжато. Когда Хосров был еще юношей, он полюбил прекрасную Ширин и сделал ее своей подругой. Но став правителем в Медаине, окруженный придворными забавами, он забывает Ширин. Как-то раз он собирается на охоту. Ширин, узнав об этом, облекается в свои лучшие убранства, выходит на крышу дома и, когда Хосров проезжает мимо, окликает его. Забытая любовь воскресает с прежней силой. Царь посылает к Ширин рабов, чтобы они отвели ее в его «золотой дворец», и решает заключить с ней брак по древним обычаям.
Это решение вызывает крайнее неудовольствие аристократии. К Хосрову приходят вельможи и старейшие мобеды (зороастрийские жрецы) и заклинают его не совершать столь безумного поступка. Они говорят:
Если род вельможи замаран,
Величие от того рода уходят.
Знай, что никогда доблестный сын
Не покушался на кровь отца,
Если только мать не замутила рода,
Сына не сбила с пути замаранность.
Фирдоуси не говорит, что заставило вельмож повести такие речи. Он, повидимому, предполагает, что причины читателю известны. Можно думать, что основным мотивом было происхождение Ширин. Очевидно, она не принадлежала к иранскому царскому роду и потому не считалась достойной стать супругой Хосрова. Возможно даже, что историческая Ширин была и не иранского происхождения. Одна сирийская хроника тех времен называет ее Сира и считает, что она была арамейского происхождения [40]] .
Хосров не дает сразу ответа знати и предлагает притти за ним на следующее утро. Когда мобеды и знать приходят, прислужники вносят чашу с горячей, дымящейся кровью. Все с отвращением отворачиваются. Через некоторое время эту же чашу приносят снова - она теперь вымыта и наполнена ароматным вином. Хосров поясняет символ. Эта чаша - Ширин. Когда она, опозоренная мною, жила в городе, она была словно чаша с ядом. Будучи у меня во дворце, моей женой, она станет чашей с вином. Знать отказывается от своих нападок на Ширин, и брачная церемония совершается.
Но Ширин ревнует Хосрова к дочери византийского кесаря Мариам, на которой он уже был женат до этого второго брака. Ревность толкает ее на преступление: она подносит Мариам яд и так устраняет ее. После смерти Мариам Хосров, опасаясь интриг родившегося от нее сына Шируйэ, запирает его в одном из дворцов и держит в заключении, хотя и окружает царственной роскошью.
Когда Шируйэ подрастает, вельможи устраивают заговор, свергают Хосрова и возводят на престол его сына. Шируйэ подсылает к отцу в тюрьму наемного убийцу, который и убивает Хосрова. После этого он вызывает к себе Ширин, грубо упрекает ее, называет ведьмой, околдовавшей его отца, но, тем не менее, предлагает стать его женой, обещая ей почет и уважение. Ширин отвечает, что согласится, если Шируйэ соблюдет ее права. Она предлагает присутствующим на этой беседе старцам-советникам высказаться, злоупотребляла ли она когда-либо своим положением, или нет. Все признают, что она была образцовой царицей. Тогда Ширин произносит такую речь. Достойная жена, говорит она, должна обладать тремя качествами: быть стыдливой и скромной, принести мужу сына и отличаться красотой. «Я, - говорит она, - осталась верна мужу и тогда, когда он потерял престол. Я принесла ему четырех сыновей. Что же до красоты, то смотрите», И открывает лицо. Она требует, чтобы Шируйэ на этом же собрании письменно удостоверил, что все ее личное имущество ей снова вручается в полную собственность. Получив право распоряжаться своими богатствами, она отпускает на волю рабов, раздает богатства неимущим, частично жертвуя их на отстройку разрушенных деревень и караван-сараев, частично на поддержку храмов огня.
