отметим только, что эта дискуссия представляется не только насквозь спекулятивной, но и совершенно бесплодной. Стремление к исчерпывающим формулировкам имеет мало общего со строгой наукой и отнюдь не всегда похвально.
Еще одна небольшая цитата из Веркора.
«Я спросил:
— Еще обезьяна и уже человек, — что это значит? Кем же считать такое существо: обезьяной или человеком?
— Старина, — ответила мне Сибила, — греки долго считали важным решить вопрос, сколько камней составляют кучу: два, три, четыре, пять или больше. В вашем вопросе не больше смысла… Любая классификация произвольна. Природа не классифицирует. Классифицируем мы, потому что для нас это удобно. И классифицируем по данным, которые берем тоже произвольно. В конце концов не все ли равно, как назовем мы существо, череп которого вы держите в руках: обезьяной или человеком? Кем оно было, тем и было… Имя, которое мы ему дадим, ничего не изменит».
Золотые слова. Поэтому не станем попусту классифицировать, а поладим на том, что существуют проблемы такого уровня сложности, когда элементарная дихотомия попросту не работает. Зародышевая фаза антропогенеза целиком и полностью укладывается в эту нехитрую парадигму, и отчаянные попытки втиснуть ее в прокрустово ложе жестких дефиниций на каждом шагу оборачиваются самым пошлым фарсом. Сакраментальная максима «труд создал человека» затерта до дыр и ничуть не лучше утверждения «досуг создал человека». Точно так же хождение на двух ногах, цепкая рука с противопоставленным большим пальцем и относительно развитый мозг сами по себе ничего не решают. Мозг умных дельфинов выглядит куда более впечатляюще, чем аналогичный орган самых продвинутых сапиенсов, но сие обстоятельство ни в коей мере не помогло им сделаться разумными существами. Если же дотошный читатель все-таки непременно хочет знать, каким образом заурядный примат умудрился выбиться в люди, попытаемся это детское любопытство удовлетворить. Не подлежит сомнению, что в начале начал, несколько миллионов лет тому назад, на просторах восточноафриканской саванны одновременно работало сразу несколько факторов.
1 Австралопитеки были вынуждены приспосабливаться к сложной и разнообразной среде обитания, где сплошь и рядом приходилось действовать нестандартно.
2 Они были по преимуществу собирателями, то есть занимали такую экологическую нишу, где пищи никогда не бывает вдоволь. Между прочим, врановые и попугаи умны именно по этой причине, поскольку собирательство требует немалой сообразительности и ежечасного принятия нетривиальных решений. При этом весьма неплохо не только уметь прятать еду впрок в укромных местах, а вдобавок еще и научиться отыскивать чужие припасы. Подобное вороватое поведение, которым наш далекий предок должен был овладеть, обеспечивает наилучшую стратегию выживания.
3 Австралопитеки жили в сложно организованной группе и должны были рано или поздно изобрести работоспособную систему коммуникации в виде звуковых, мимических и жестовых сигналов.
4 У них рождались несамостоятельные и беспомощные детеныши, изначально обреченные многому учиться сызмальства.
5 Члены первобытного стада полуобезьян должны были располагать необходимым досугом для размышлений о тщете всего сущего.
Итак, что же мы имеем в сухом остатке? Извилистый путь четвертичных гоминид в люди был во многом случаен и никогда не смог бы состояться, если бы не членораздельная речь, немедленно обеспечившая громадный отрыв человека от всех остальных животных. Когда именно наш предок заговорил, в точности никто не знает, но не подлежит сомнению, что речь на порядок ускорила его эволюцию. Впрочем, о проблеме происхождения языка мы поговорим в одной из следующих глав.
На протяжении почти миллиона лет габилис оставался полновластным хозяином африканской саванны, пока у него не появился серьезный конкурент — человек прямоходящий, или Homo erectus. По современным представлениям, это знаменательное событие произошло около 2 миллионов лет назад и тоже в Восточной Африке. Эректус выглядел весьма внушительно и был уже вполне человеком: приличный рост (до 170 см), великолепная осанка, емкий череп (900–1100 см3, а иногда и несколько больше) и почти современные пропорции (относительная длина рук и ног мало отличалась от аналогичного показателя Homo sapiens). Разумеется, печать глубокой архаики на его физическом облике была еще очень заметна (выраженный надглазничный валик, отсутствие подбородочного выступа, массивная нижняя челюсть), но все же он куда больше походил на анатомически современных людей, чем малоголовый Homo habilis. Довольно долго предок и потомок как-то уживались друг с другом, но в конце концов человек умелый не выдержал острой конкурентной борьбы и вымер около 1,5 миллиона лет назад. Впрочем, не исключено, что отдельные популяции габилисов мигрировали в Южную Африку и доживали свой век там, охотясь на павианов и постепенно деградируя. Ральф фон Кёнигсвальд написал о последних австралопитеках очень поэтично: «Эмигранты с низким лбом и большими зубами, они должны были принимать питекантропа за гения, а синантропа за сверхчеловека».
Homo erectus быстро заселил всю Африку, но этим не ограничился. По всей видимости, уже около 1,8 миллиона лет назад прямоходящие люди проникли через синайский перешеек в Палестину и на Ближний Восток и приступили к освоению огромных просторов Евразии. Это был первый по времени великий африканский исход (австралопитеки, по-видимому, никогда не покидали Африку). Ископаемые останки эректусов различного геологического возраста сегодня обнаружены не только на африканском континенте, но и в Юго-Восточной Азии, Китае, Восточной и Западной Европе и даже в Тамани и на Кавказе. Географическая изоляция сравнительно небольших коллективов древнейших людей, разделенных огромными расстояниями, привела к тому, что внутри некогда единого вида возникло множество локальных вариантов. Современная наука считает, что питекантропы, синантропы, атлантропы и так называемый гейдельбергский человек — все это географические расы, или подвиды, единого вида Homo erectus, населявшего нашу планету на протяжении большей части четвертичного периода. Впрочем, не исключено, что и первичная популяция прямоходящих людей, выплеснувшаяся за пределы африканского континента, уже была в значительной степени неоднородной. Во всяком случае, знаменитый череп № 1470, возраст которого оценивается почти в 2 миллиона лет, следует, видимо, причислить к ранним эректусам, еще до их исхода из Африки. Между тем, несмотря на сравнительно небольшой объем (810 см3), он обладает целым рядом прогрессивных, истинно «сапиенсных» черт по сравнению с черепами более молодых эректусов: слабое развитие надбровных дуг, почти плоское лицо, меньшая массивность челюстных костей и некоторые другие признаки.
Еще совсем недавно считалось, что эпоха Homo erectus была временем удручающей рутины, растянувшейся на 1,5 миллиона лет, а подлинным творцом культуры и высоких каменных технологий стал анатомически современный человек, живший в верхнем палеолите. Некоторые ученые даже отказывают прямоходящему человеку (не говоря уже о габилисе) в праве именоваться разумным созданием, ибо его техника обработки камня отличалась крайним консерватизмом и не претерпела существенных изменений за все время его существования. Однако похоже, что самые свежие археологические находки (сделанные в последние 10–15 лет) заставляют пересмотреть эту привычную точку зрения или, во всяком случае, значительно ее скорректировать.
Во-первых, выяснилось, что Homo erectus был не бездарным увальнем-трупоедом, а умелым и ловким охотником. Причем охотился он отнюдь не на всякую степную мелочь вроде сусликов и сурков, а на животных крупных и опасных — бегемотов, носорогов и даже слонов. Подкараулив зверя, отважный эректус стремительно бросался в атаку, орудуя длинным и прочным копьем, изготовленным из дерева или кости. Не так давно в Нижней Саксонии обнаружили 8 сосновых копий в 2,5 м длины каждое и пару десятков конских черепов. Возраст этих находок — 400 тысяч лет. В ту далекую эпоху на Земле не было не только кроманьонцев — людей современного типа, но даже неандертальцев, так что смертоносное оружие, вне всякого сомнения, принадлежит прямоходящему человеку. Интересно, что центр тяжести этих пик лежал в передней трети древка, как и у современных копий, а острый, как бритва, каменный наконечник крепился к древку с помощью древесной смолы. Аэродинамические свойства доисторического оружия тоже не оставляли желать лучшего. Ученые изготовили точную модель такого копья и убедились на опыте в его высокой эффективности: дальность броска достигала 64 м. Надо полагать, прямоходящие люди ловко управлялись со своим охотничьим инвентарем, ибо сражали наповал больших зверей — зубров, пещерных
