VII
— Можно? — постучала в дверь Улиной комнаты Мария.
— Да! — Дверь распахнулась, и на пороге предстала заплаканная невеста.
— Чего ревешь? Продала я тебя за семь верблюдиц! — наигранно весело сказала Мария.
— Ой, спасибочки! — совсем по-деревенски вскрикнула Уля и с плачем обняла старшую сестру.
— Выплакалась? А ну посмотри на меня! Вот так. Боже, какая ты красавица и как светишься от счастья!
— Подлая я, — отходя в глубину комнаты, погасшим голосом прошептала Уля, — ты прости меня, подлую…
— Глупости! Я так рада за тебя! Я очень рада за нас. — Голос Марии пресекся, ее актерское мастерство дало осечку.
Повисла тяжелая пауза…
— Ладно, приходи на террасу пить кофе, — глядя мимо Ули, проговорила Мария, хотя и блеклым, но уже своим голосом. — Я жду.
Через четверть часа Ульяна показалась на террасе.
Подали кофе, и они остались один на один на фоне серого неба и серого моря, за которым где-то далеко-далеко на севере простиралась Россия.
Пили кофе. Молчали.
— Чернеет парус одинокий
На фоне моря голубом,
Что ищет он в стране далекой,
Что кинул он в краю родном?
— задумчиво продекламировала Мария.
— Белеет, — поправила ее Уля, — белеет парус одинокий…
— Нет, посмотри, чернеет. — Мария указала глазами в сторону моря. В открытом море действительно шла фелюга под косым черным парусом.
— Правда! — удивилась Уля. — А почему я раньше не замечала?
— Не присматривалась. У нас паруса белые, у них черные, а так все мы люди как люди… И сколько у него жен?
— Нисколько.
— Значит, ты будешь старшая жена?
— Нет. Это у арабов можно иметь четырех жен, а по туарегским законам жена может быть только одна.
— А говорили — гарем!.. Меня ведь ловили для его гарема… Как это понимать?
— Все! — твердо сказала Уля. — Был, а теперь не будет. Уже нет.
— Ну ты сурово взялась! И кто тебя надоумил?
— Он сам спросил, как мы будем жить — по мусульманским законам или по туарегским? Я спросила, сколько жен у его отца, он покраснел и говорит: 'Одна. Моя мать'. Тогда я говорю: 'Значит, и мы будем жить по туарегским законам'. Он согласился.
— Ай, молодец, Улька! — Мария даже хлопнула в ладоши от возбуждения и с этой секунды стала сама собой и больше ни разу не допустила ни единой фальшивинки по отношению к названной сестре… за всю их оставшуюся жизнь.
— Доктор Франсуа рассказал мне про туарегов. Он сегодня приедет. Он хочет и тебе рассказать… Он будет на свадьбе моим дядей.
— Он дядей, а я матерью?
— Ты и матерью, и отцом. — Уля взглянула в глаза Марии с такой нежностью и преданностью, что та окончательно растаяла и смирилась со своей участью.
После полудня Фатима повела Марию и Улю смотреть верблюдиц. К тому времени для них сколотили навес от дождя. И дождь не заставил себя ждать. Маленькие Муса и Сулейман подняли дикий рев, но Фатима не взяла их с собой.
— А чего, пусть бы шли! — удивилась Мария.
— Нет, — возразила Фатима, — это опасно. Дети обязательно будут дразнить их, а верблюды этого очень не любят.
Накрапывал дождь, и широко разбредшиеся в поисках корма верблюдицы стали неторопливо подтягиваться к укрытию. Покачиваясь на тонких длинных ногах, они на ходу будто нехотя отщипывали где ветку чахлого кустика, где колючку, где ковылек или былинку.
— А верблюды совсем не голодные, — сказала Мария.
— Нет! — оживилась Фатима. — Они всегда так едят. Верблюды очень умные, они оставляют растения нарочно, чтобы сохранить их. Это глупые овцы вытаптывают и убивают землю, а верблюды думают и о себе, и о своих детях, и о внуках. Верблюды — самые умные, я могу рассказывать про них хоть целый вечер, я выросла среди них. 'Мы — люди верблюдов', — так говорят про себя наши бедуины.
Скоро Мария и Уля смогли рассмотреть верблюдиц вблизи и потрогать их шелковистую шерсть.
— У белых верблюдиц самая хорошая шерсть, — сказала Фатима. — Больше всего верблюды не любят дождя. Вы видели? Они сами пришли под навес, пастух даже не звал их.
— Какие смешные мордочки! А какие большие глаза! Глянь, какие огромные ресницы в два ряда! А веки прозрачные! Боже мой! — наперебой восклицали Мария и Уля.
— Такие ресницы спасают от песка, пыли и от яркого солнца. Когда пыльная буря, ноздри верблюда закрываются совсем. А в ушах, видите, сколько волос? Это тоже от песка и пыли, — с удовольствием поясняла Фатима. — А веки у верблюдов прозрачные, чтобы и с закрытыми глазами что-то видеть.
— Говорят, верблюд может выпить сразу десять ведер, — сказала Уля.
— И пятнадцать может, — подтвердила Фатима. — Вода и верблюды любят друг друга. Колодец в пустыне верблюд чует за семнадцать километров и всегда придет к нему. А если колодец отравлен, никогда не станет пить.
Собравшиеся под навесом верблюдицы взирали на гостей без боязни, вполне равнодушно, и общее выражение их мордочек с раздвоенной ороговевшей верхней губой было если не презрительное, то довольно высокомерное.
— А куда их девать? — Мария обернулась к Фатиме.
— Если хочешь, я отправлю их завтра к отцу в пустыню. Он лечит верблюдов. Им там будет хорошо.
— Ладно, — охотно согласилась Мария. — Как Франсуа?
— Точно, — с гордостью подтвердила Фатима. — Как доктор Франсуа лечит людей, так мой отец — верблюдов. Это вся Сахара знает.
VIII
Вечером на виллу господина Хаджибека приехали на автомобиле доктор Франсуа и Клодин.
В первую очередь Мария наговорила Клодин комплиментов, потом кратко рассказала ей, что носят теперь в Париже, какие прически в моде, и только после этого отправилась с доктором Франсуа в гостиную, оставив Клодин на попечение Ульяны.
Доктор Франсуа уселся в то самое кресло, где утром сидел кади, Мария умостилась напротив, и потекла привычная для них беседа учителя и ученицы.
— Мари, я знаю о туарегах не все, но больше, чем любой другой европеец в Тунизии, и теперь, когда мы вступаем с ними в родство, я хотел бы обрисовать уклад их жизни, нравы, обычаи и ответить на ваши вопросы, если смогу.
Доктор Франсуа сказал: 'Мы вступаем в родство', — и Мария почувствовала себя менее
