темпа, пришлось копать с присказкой: 'Где ж мой клад, черт побери?' Копнул – 'где ж мой клад, черт побери?' Еще копнул – ' где ж мой клад, черт побери?!' Так до вечера клад и не отыскался.
Когда стемнело, Витек почувствовал, что уже не состоит из жидкости настолько, насколько это предусмотрено природой, и постучал в дверь. Открыла женщина, и Витек подумал: откуда она взялась? Во всяком случае, когда они с Паулем охотились за топчаном, ее в доме не было. Впрочем, в то время она могла прятаться на чердаке.
Поняв, что Витек испытывает потребность в воде, женщина сложила губы неправильным параллелограммом и исчезла. Через несколько минут появился Пауль с пластмассовой канистрой в руках. Распорядился, чтобы Витек приходил за водой раз в сутки. А под туалет использовал саму траншею.
Витек отметил, что это стоящее рацпредложение. И что в земле, удобренной подобным образом, очень хорошо растить цветы.
Пауль осмотрел начало траншеи и остался доволен. В виде поощрения сообщил, что дверь открывала его жена Гизела.
– Гизела, – словно заклинание повторил Витек.
Затем попил, умылся, оделся и отправился на автозаправку.
Телефонная будка светилась в ночи, поэтому Витек не заблудился. Бросил в аппарат монету и для разминки набрал код Румынии, а потом – любой номер, наугад. Ответила заспанная женщина, но он упорно отмалчивался, и женский голос куда-то сгинул. Теперь можно было набирать код России, затем города, и разговаривать на шару. Этому трюку его обучил дезертир Пахомов.
Трубку взяла мать. И тут же начала кричать, что это – Витек. А Витек пытался перекричать ее, сообщая, что нашел работу.
– Сколько? – спросила мать.
– Тысяча. И пятихатник в марках у меня уже есть. Итого, тысяча долларов.
– Когда?
Начинается, подумал Витек и сказал.
– Они же его убьют!!! – Мать зарыдала.
– Они должны подождать, – с вызовом сказал Витек. – Они должны дать отсрочку.
Мать рыдала. Витек стоял и слушал. И ждал, когда же она закончит. Ему было это даже интересно, поскольку мать не знала, что он звонит на шару. Думает, что он платит за разговор, и при этом плачет в трубку. А потом ее младшенькому из-за нехватки денег, которые ушли на рыдания, отсекут башку.
– Мы хотели спрятать Олега у родственников в Перми. Но он боится, что Бас в этом случае разделается с отцом. А отца-то с места не сдвинешь…
– Две недели, – рявкнул Витек.
Трубка так и осталась болтаться. И несколько раз ударилась о стенки будки. По дороге назад Витек заплутал, поскольку дом Пауля в отличие от телефонной будки, в ночи не светился.
Утром его разбудил Гимлер. Вообще-то, ему хотелось свернуть Гимлеру его крикливую башку, но он был ему благодарен, поскольку все равно нужно было вставать.
Схватил титановую лопату наизготовку и принялся молотить грунт.
Чуть позже появились Гизела и Пауль. Задали корму птице и укатили куда-то на белом 'Мерседесе'…
…а когда вечером прикатили, Пауль удивленно покачал головой:
– Немцы так работать не умеют.
Витек в это время валялся на куче земли, высунув язык.
Пауль принес наполненную канистру.
Зато сегодня обошлось без рыданий, поскольку Бас соизволил подождать еще 'две недели и не секундой больше'. Мать на радостях даже дала трубку отцу-паралитику, который не двигался совсем, а говорил в час по чайной ложке.
– Витек… не… сдавайся… Во… время… войны… мы… рыли… окопы… так… быстро… что… ты… даже… не… поверишь… Потому… что… нас… могли… раздавить… танки… Я… знаю… что… в… Германии… земля… неплохая… получше… чем… в… Венгрии… или… Польше… Рыть… можно…
Он это говорил так долго, что никакого впечатления о скорости не возникало. И, наоборот, возникало ощущение, что танк по нему все же прошелся.
Зря он рассказал им, что должен выкопать траншею.
Витек решил больше не звонить.
На следующее утро Пауль вышел из дому, посмотрел на Витька и принялся качать головой. И качал, пока Гизела не затащила его в белый 'Мерседес'.
Жара не спадала, и создавалось впечатление, что природа перепутала Германию с Африкой. А Витек не нанимался рыть в Африке и считал это издевательством, поскольку, во что бы то ни стало, требовалось сохранить дыхание. Пот еще – пол беды. Хоть он и лил ручьем, смешиваясь с пылью и превращаясь в грязный поток. Витек выглядел так, будто он только что нашел нефть и выкупался в ней. Только в этом случае у него перед глазами стояли бы нефтедоллары. А в действительности перед глазами стояла отрубленная башка братца. Поэтому нужно было сохранять дыхание. Иначе братцу – кранты. Хрясь, перебил он своей титановой лопатой очередную кость мамонта. Хрясь. Откуда-то в его сознание вплыла песня, очевидно для того, чтобы помочь ему сохранить ритм.
'Утро выкрасило город колдовским каким-то цветом!!! – горланил внутренний граммофон. – Это значит, значит скоро бабье лето, бабье лето!!!'
Он выковырял из земли большой камень и швырнул его наверх, упав при этом на стенку траншеи.
'Только зря ругает мама, что меня ночами нету!!! Что я слишком часто пьяный бабьим летом, бабьим…'
Когда вечером вернулись Пауль с Гизелой, Витек валялся на куче земли, высунув язык.
А утром следующего дня, как раз, когда Пауль качал головой, а Гизела затаскивала его в 'Мерседес', Витек завернул за угол. К этому моменту он уже не сомневался, что он – поющий экскаватор. Внутренний граммофон наяривал одну мелодию за другой, и такая сублимация Витька вполне устраивала. Если бы еще время от времени экскаватору не хотелось колбасы…
Пока экскаватор молотил грунт, а внутренний граммофон наяривал, Витек предавался различным видениям. То он раздевает инженера Лещинскую прямо у себя в кабинете, оглушительно дыша, то трубит в саксофон сидя в лодке, а копировальщица Тарасова в это время налегает на весла, то пишет портрет уже голой Лещинской на фоне столетнего дуба – 'у лукоморья дуб зеленый', то пишет портрет уже голой Тарасовой, опирающейся на весло.
Об Олеге – ни слова. Пошел он на хрен, козел вонючий! Выбрыкнется, а потом Витьку расхлебывать. Врать, подкупать должностных лиц, отбиваться от ворвавшихся в квартиру разъяренных братьев совращенной девственницы отцовским судном… А потом Олег вознамерился открыть торговый ларек. Елисеев! И одолжил у одного барыги товара на тысячу долларов. А ларек в ту же ночь грабанули… Конечно, с этого ларька кормилась бы вся семья, если бы его не грабанули. Но его грабанули…
На следующее утро, когда Пауль качал головой, у Витька сложилось твердое убеждение, что именно он, а не Пауль, умчался вместе с Гизелой на 'Мерседесе'. А Пауль остался копать траншею. И Витек очень долго злорадствовал по этому поводу, пока, все же, не обнаружил в траншее себя.
Но Пауль тоже остался, и они рыли вместе. И пока экскаватор молотил грунт, а граммофон наяривал, они имели поочередно то Лещинскую, то Тарасову. И у обоих текли слюни. А потом прибежала Гизела и схватилась за лопату. И отшибла голову Лещинской, а Тарасовой пробила живот…
А в воскресенье хозяев навестил их сын с семьей: женой и ребенком. И они долго пялились на Витька, выйдя из БМВ. Потом взрослые ушли, а ребенок продолжал пялиться. И Витьку показалось, будто он превратился в того самого мамонта, который подох здесь в далекую палеозойскую эпоху. И он помогал себе рыть бивнями. И, – хрясь! – перемалывал собственные же косточки. А хоботом пытался достать до ребенка, но тот отбегал.
Назавтра он свернул за очередной один угол, и тут же полил дождь. И Витек начал крыть его, на чем свет стоит, поскольку дождь оказался еще большим дерьмом, чем солнце. Грунт быстро раскис и соскальзывал с лопаты именно в тот момент, когда Витек поднимал ее на уровень плеч. К тому же налетел шквальный ветер. Из дому показался Пауль и заявил, что в такую погоду работать нельзя. Повторил это еще
