обманывает начальник партии: «Ел не ел, Блевалов – распишись!.. И распишешься», - как говорил один так называемый бич. – Вычеты и приписки, «мертвые души» и воровство начальничков – там обычное явление. А затем, глубокой осенью, возвращение в город, скажем, в Иркутск, где тебя никто не ждет, где ты никому не нужен – ни профсоюзу той же геологосъемочной экспедиции, хотя и с зарплаты сезонных рабочих они берут профсоюзные взносы, ни городским, ни, тем более, областным властям проблемы тысяч и тысяч подобных людей как бы и не касаются...И вот возвращается в подобную обстановку человек с клеймом «бич», и что ему остается? Водка, самогонка, одеколон, деньги пропил, или обокрали, и опять старая история: жди весны, ночуя по чердакам, подвалам или там, где трубы теплоцентрали. А в Иркутске хо-лод- но!...
Ватанабе с сотоварищами слегка приуныли от жалости, и тогда я решил им поведать что-нибудь повеселее. Были у нас в партии, например, относительно молодые, но уже, как говорится, тертые, Гена и Вася-Коля, то есть в один сезон парень назвался Васей, а на другой сделался Колей, но это не важно, у него даже медицинская справка была поддельная. В межсезонье они вдвоем проживали в квартире Гены, в Иркутске. Устроились грузчиками, один на мясокомбинат, другой на ликеро-водочный завод. Понятное дело, что всегда у них в доме были пиво, водка, вино, закусон. Потом одного выперли за воровство, а там и второго. И что они сделали? – Они просто поменялись местами и снова жизнь, как в раю: пиво, водка, вино, закусон...
- Но интересно, да? – спрашивал Ватанабе у Макико, у ее подружек Юко и Чиеки, с которыми она училась на одном курсе, у аспиранта из Южной Кореи, и еще у одного скромного парня в клетчатом пиджаке, насколько помню, его звали Джотаро Хонда, и у мисс Юрико Накамы, которая вносила в общество сугубо женскую нарочитую линию – взглядами, жестами, сигаретой наотлет.
Мы много курили. Девушки сбегали то ли в магазин, то ли к автомату и вернулись с пивом...
- Как ты говоришь... бичи? Надо запомнить. А как это понять, этимологию слова, откуда оно?.. А-а, от английского «берег», так назывались моряки не у дел? И еще в нем слышится что-то: кнут, судьба?
Рассказывал я и о позорных тюрьмах для алкоголиков, про ЛТП, где не столько лечат, сколько калечат. Однажды я с друзьями читал там свои короткие вещи.
- Прямо в тюрьме, да?! – воскликнул Ватанабе.
- Прямо в тюрьме. Засовы, ворота, охрана, майор – замполит, который тоже пишет в газету «За честный труд», воображает себя литератором. Он нас, собственно, и пригласил. Заключенные в застиранных робах с номерами, многие сидят ни за что.
Лекция для студентов началась в два часа, а вышли мы с кафедры в кромешную тьму. Шли по узеньким улочкам, и затем мимо храма, и через тихое кладбище, где лежит прекраснейший из стилистов, Акутагава Рюноске (или витает, или витал его дух)... Глаза привыкли уже к темноте, я различал густые кроны деревьев, отдельные каменные надгробия (или в виде пагоды или попроще, у Акутагавы попроще), со стоящими за ними высокими остроконечными слегка фигурными досками с буддийскими молитвами на одной стороне, а на другой – с именем для жизни иной, синеватое от зарева городских огней небо.
(Знакомство)
Через Джонни я познакомился с русским, живущим в Токио.
Георгий Борисович содержит бар в районе Эбису. Я ел у него винегрет, цыпленка, икру, красную рыбу. Он научил меня наливать пиво в кружку из аппарата. Оказывается, чтобы было меньше пены, ее нужно под струей держать не прямо, а слегка наклонив.
- А какое пиво в России? – спросил он.
- Отвратительное, - ответил я. – А в пивбарах, к тому же, разбавляют то водой, то газом. Даже стиральным порошком. И кружку держат специально прямо, и только прямо, чтобы было побольше пены.
- Но это же просто обман, - удивился Георгий Борисович.
- Конечно, - ответил я, - и у нас к этому привыкли.
Он перевел двум-трем завсегдатаям, японцам, и те закачали головами: «Ах, соо дэс ка?» Выражая удивление такой дикостью.
Я не говорил, конечно, где конкретно разбавляют, и кто в этом смысле является чемпионом. Нельзя же все секреты выдавать – этому нас и в школе учили, и в армии, и продолжают учить сочинители- патриоты. Тем более, что рядом со мной сидел владелец переводческой фирмы, родом из Штатов, ветеран корейской войны с подозрительно странным именем (я имею в виду с подозрительным по своей простоте) – его звали Джим Смит. И рядом с ним его приятельница-японка, спортивного роста и телосложения, и еще одна девчонка, сотрудница его фирмы, которая все гордилась своей страной, и у нее, что ни слово, то «наша Америка», и «у нас в Америке», «в нашей Америке»... То ли она была из Сан-Франциско, то ли из Лос-Анжелеса. По внешнему виду похожа на филиппинку, да она и была, кажется, филиппинкой... «Значит ей в Штатах комфортно», - помню, подумалось мне.
- Но вообще-то... - сказал Георгий Борисович. – У него лысый череп (он его бреет), прямой нос, тонкие губы, крепкая фигура. Он говорит. А сам работает точно и споро, и в его руках кружке пива хорошо и комфортно, как кому-то в Америке, и он ее подает любезно, и, принимая, чувствуешь двойной аппетит, и он подливает польскую водку, и виски тому, кто хочет...
- Но вообще-то, - говорит он, - бабушка мне рассказывала о России много хорошего.
Его бабушка была вынуждена бежать со своим мужем от наступавшей большевистской орды. Георгий Борисович – внук колчаковского генерала. Более того, его дедушка служил в штабе Колчака. Семья сначала оказалась в Харбине, затем в Шанхае, затем в Японии. Он рассказал, что многие их знакомые в пятидесятые годы вернулись в Россию, было такое движение, но он знает только одного, кому удалось нормально устроиться. Тот стал жить в Москве, нашел работу на радио.
Георгий Борисович никогда не видел Россию. Он родился в Японии. Женился на японке. Они работают в баре вдвоем. Он жил одно время в Америке, а потом решил, что в Японии все же лучше, и вернулся. «Мне кажется, что Япония все же лучше... здесь мои друзья детства, многие из которых стали влиятельными людьми, здесь я получил образование»... Пока он это говорил, американка назвала какого-то своего университетского преподавателя. То ли Петровского, то ли Павловского. «Да я его знаю, - сказал Георгий Борисович, сказал он на чистом английском, - ты спроси у него, скажи: «Джорж привет передает». Он, конечно же. Вспомнит... Был еще тот орел. Чего мы не творили только в молодые годы!.. Я знаю все западное побережье, и меня там многие знают»...
Когда же он переходил на японский, то моя жена восхищалась его чистейшим японским. В том маленьком баре говорили тогда на трех языках, иногда одновременно и путано, и какие-то темы терялись и возникали снова. И вот, когда он сказал, что в России много хорошего, я ответил:
- Конечно, это как посмотреть. Пейзажи, Питер, кое-что в Москве. Приезжайте, я вам покажу, разумеется, все самое лучшее. Покажу Суздаль, Загорск, съездим в Ясную Поляну. Конечно, в России есть места... Познакомлю вас с моими друзьями: поэтами, писателями, художниками, актерами и музыкантами, рабочими и безработными, кооператорами, учеными...
Через неделю примерно он пригласил меня к себе домой, туда же, в район станции Эбису. Дом, в котором он живет, недалеко от его заведения (которое можно назвать и гриль-баром, и якиторией, но все- таки с русским уклоном).
У него хорошая, довольно просторная квартира. У его жены большая коллекция колокольчиков. Судя по коллекции и фотографиям, они любят путешествовать и объездили чуть не весь мир. Они познакомились, когда им было лет двадцать, и с тех пор всегда вместе.
Кстати, она внучка известнейшего генерала Ноги, не без успеха в свое время атаковавшего Порт- Артур. На видном месте в квартире висит групповое фото японских и русских военных – оно сделано сразу после подписания какого-то договора – на переднем плане дед Георгия Борисовича и генерал Ноги, которым было тогда, разумеется, невдомек, да они и представить себе не могли, что внучка и внук их станут
