— Эй, кто это у 'ас так 'ромко кричит?!
— Иониец, точно, — самодовольно произнес Соклей. — Глотает все звонкие звуки в начале слов!
Он сказал это не очень громко, и Менедем так же тихо ему ответил:
— Да заткнись ты.
Потом, возвысив голос, отозвался на оклик незнакомца:
— Иди и посмотри сам!
— Ты не 'ахватишь меня в рабство и не увезешь в чужую страну? — спросил леросец тревожно.
— Нет, клянусь богами, — пообещал Менедем. — Мы торговцы с Родоса, а не пираты.
И, снова понизив голос, он добавил, обращаясь к Соклею:
— Тем более что все равно никто не купит какого-то престарелого хилого пастуха.
— Это верно, — ответил Соклей. — Но все равно было бы нечестно схватить беднягу после того, как ты пообещал его не трогать.
Однако Менедем не был склонен сейчас вступать в дискуссию.
Олух, который показался из-за лохматых кустов, и впрямь оказался пожилым и тощим, облаченным только в тунику из козьей шкуры шерстью вверх. Одно это заставило Менедема презрительно скривить губы: лишь неотесанные сельские мужланы предпочитали носить кожу, а не ткань. Ну а когда леросец подошел ближе, ноздри Менедема тоже затрепетали: этот тип не мылся уже очень давно, если вообще хоть раз в жизни мылся.
— Хорошо, — сказал местный, — 'от я. Кто тут кричал так, 'удто его кастрируют?
— Павлин, — ответил Менедем. — Если заплатишь халк, сможешь взойти на борт и посмотреть сам.
Он сомневался, что сумеет заполучить от местного две бронзовые монетки — даже одна могла оказаться для леросца слишком большой суммой.
Олух, одетый в козлиную шкуру, и впрямь не подумал достать деньги. Он просто уставился на Менедема и спросил:
— Кто? Ты 'урачишь меня, 'умаешь, раз я живу на маленьком 'шивом острове, ты можешь 'оворить мне 'се, что угодно, а я поверю. Как бы не так! Я 'наю, что таких тварей на самом 'еле нету. Сейчас ты еще начнешь рассказывать, что у тебя на 'орту трехглавый пес Аида Цербер или 'риады. Ты, наверное, 'умаешь, что я не в своем уме, а я тебе скажу — у меня с 'оловой 'се в порядке!
Он затопал прочь, гордо задрав нос.
— Да, ты его не одурачишь, — серьезно подтвердил Соклей.
И, словно стремясь доказать, что леросца и впрямь никак не одурачить, павлин испустил еще один вопль.
— Уж конечно, мне не под силу его провести, — согласился Менедем. — Он знает, что к чему, и никому не позволит утверждать обратное!
— Этот тип наверняка голосовал бы за то, чтобы Сократ выпил цикуту, — сказал Соклей.
— Интересно, почему он такой? — спросил Менедем.
— Ты сам ответил на свой вопрос. Этот человек уже знает все, что хочет знать. А стало быть, по его логике, любой, кто попытается рассказать ему о том, чего он не знает, непременно ошибается… И обязательно опасен в придачу, раз вздумал потчевать его ложью.
— Наверное, так и есть, — пожал плечами Менедем. — Но, с моей точки зрения, это слишком сложно. Вечно ты разводишь философию.
— Может, ты тоже не хочешь знать ничего нового? — с невинным видом поинтересовался Соклей.
Это заставило Менедема почувствовать себя слегка уязвленным.
На следующее утро капитан поднял людей с восходом солнца.
— Давайте спустим «Афродиту» на воду! — выкрикнул он. — Если мы как следует поднажмем, к вечеру доберемся до Самоса. Разве вам не хочется переночевать там, вместо того чтобы снова спать на песке?
— После того постоялого двора на Косе я бы предпочел остаться на берегу, — заявил Соклей. — Там меньше насекомых.
— Не думай о насекомых, — сказал Менедем. — Думай лучше о винных погребках. Думай о хорошеньких девушках. — Он понизил голос: — Думай о том, как заставить людей захотеть как следует работать, а не о том, как дать им повод отлынивать.
— А! Прости. — У Соклея хватило совести сказать это пристыженным голосом.
Из него получился великолепный тойкарх. Он всегда знал, где что можно достать и что сколько стоит. Он хорошо провернул сделку с Ксенофаном. Когда старик стал слишком упрямиться, он выбрал подходящий момент, чтобы тоже проявить упрямство. Но, видно, никогда Соклей не научится вести себя как мужчина среди мужчин и рассуждать соответственно… Менедем покачал головой. Тут у его двоюродного брата шансов не больше, чем у упряжки ослов победить на Олимпийских играх.
Команда взялась за дело. Те, кто был на борту, тянули; те, кто был на земле, толкали, и вскоре «Афродита» вновь очутилась на плаву.
Менедем направил акатос на северо-восток, к Самосу. Он желал бы, чтобы ветер изменил направление и можно было опустить парус, но ветер не менялся. Весь сезон навигации в Эгейском море дул борей.
— Риппапай! Риппапай! — выкликал Диоклей, подкрепляя выкрики ударами колотушки в бронзу.
Менедем посадил на весла по десять человек с каждого борта. Он собирался сменить гребцов, когда солнце перевалит через зенит, а потом посадить на весла всю команду, если поймет, что можно добраться до Самоса до наступления вечера. А если нет…
— Что ты будешь делать, если мы не успеем вовремя? — спросил Соклей.
— Вариантов масса, — ответил Менедем. — Мы можем двинуться к материку, в Приену. Или же снова переночевать на берегу. А еще можно будет провести ночь в море, просто чтобы до команды дошло, что иной раз все-таки нужно работать на совесть.
— Раньше ты не хотел так поступать, — заметил Соклей.
— Раньше это лишь напрасно разозлило бы людей, — терпеливо объяснил Менедем. — Однако теперь стоит попытаться дать им урок.
— Ясно, — ответил Соклей и шагнул к борту — на этот раз не затем, чтобы помочиться, а для того, чтобы подумать над словами двоюродного брата.
Соклей был далеко не глуп, и Менедем это знал. Но ему не хватало чутья, чтобы заставить людей как следует работать. Однако, как только Соклей уяснял что-либо — как уяснял в своем модном афинском Лицее, — он мог ухватиться за новую мысль и развить ее.
Некоторое время спустя Менедем прервал его раздумья:
— Слушай, а тебе не пора выпустить павлинов из клеток?
— О! — Заморгав, Соклей очнулся от задумчивости и вернулся в реальный мир. — Сейчас этим займусь. Прости. Забыл.
— Ничего, корабль из-за этого не потонет, — успокоил брата Менедем.
Глядя, как Соклей направился на корму, он злорадно подумал: «Да уж, в ближайшее время тебе точно будет не до философии».
Больше Менедем о Соклее не думал, обращая на него внимание только в те мгновения, когда ужимки его двоюродного брата становились препотешными или же проклятия павлиньего пастуха делались слишком неистовыми. Менедем слился с «Афродитой» в единое целое, чувствуя ее движение через подошвы босых ног и через рукояти рулевых весел, которые сжимал в руках. Капитан почти смотрел на мир глазами, нарисованными на носу галеры, настолько ощущал он себя ее частью.
Сейчас в море виднелось даже больше судов, чем несколько дней назад, когда «Афродита» отплыла с Родоса. Рыбацкие лодки покачивались на легкой зыби — некоторые были едва ли больше спасательной шлюпки с акатоса. Другие суда, на которых работало много людей — они выбирали канаты волочащихся за лодкой сетей, — были почти величиной с «Афродиту». Менедем заметил, что, как и вчера, многие из рыбацких судов быстро удаляются, едва завидев акатос. Его торговая галера была более неповоротливой и
