— Да, вижу. — Менедем окинул взглядом гавань. — Пирс выглядит отлично, и, кажется, никто больше туда не направляется.
Он толкнул рукоять одного из рулевых весел вперед, второе потянул назад и направил акатос к пирсу.
— Теперь легче… легче, — сказал Диоклей, когда «Афродита» встала, развернувшись вдоль пирса. — Гребите назад… Еще пару раз, прекращать грести надо постепенно и мягко. Еще разок… Все!
Гребцы опустили весла.
Портовые рабочие потрусили по пирсу к «Афродите». Моряки на носу и корме бросили им лини, и местные крепко пришвартовали судно.
— Какой груз привезли? — спросил один из них на грубом дорийском наречии, на котором говорили почти по всей Великой Элладе.
— Папирус и чернила, — громко ответил Менедем: не только для портового люда, но и для толпы зевак, которая слушала их перекличку. — Мы привезли самые лучшие благовония, сделанные из родосских роз. Привезли шелка с Коса и прекрасное хиосское вино… И не просто хиоссское, знаете ли, а ариосское.
Это заставило жителей Тарента загомонить, хотя Менедем сомневался, чтобы кто-нибудь из стоящих на пристани людей мог позволить себе купить первосортное вино. Менедем выдержал драматическую паузу.
— А еще мы привезли на продажу нечто доселе невиданное в этих землях! Павлина, а в придачу пять… э-э… то есть четырех пав и яйца, чтобы развести еще больше птиц.
На пристани снова поднялся гомон, но не такой громкий, какой надеялся услышать Менедем. Мгновение спустя он понял, в чем тут дело, ибо его спросили:
— А какую именно разновидность павлинов вы привезли? Не успел капитан «Афродиты» ответить, как тварь, о которой шла речь, издала один из своих ужасных сиплых воплей.
Улыбаясь, Менедем пояснил:
— Вот эту разновидность павлинов.
— Их небось покупают за сладкое пение? — предположил какой-то шутник в толпе, и его соотечественники расхохотались.
Менедем тоже рассмеялся.
— Сейчас увидите, почему их покупают, — сказал он. — Соклей…
Он помахал двоюродному брату, который уже пришел на бак. Это будет бесплатное представление, в отличие от тех, что они давали на предыдущих остановках. Но здесь они надеялись заключить сделку.
— Дамы и господа! — провозгласил Соклей, возясь с ушками и петлями клетки. — Смотрите внимательно! Итак, павлин! — Он распахнул дверцу.
Птица, однако, не желала выходить. Это вызвало новый смех в толпе. Соклей пробормотал что-то нелестное в адрес всех птиц, когда-либо вылуплявшихся из яиц.
Заботиться о павлинах всю дорогу, в конце концов не уберечь одного от прыжка в море — неудивительно, что теперь он ненавидел их кристально чистой ненавистью, которой далеко было до неприязни к птицам Менедема.
— Итак, павлин! — повторил Соклей и приготовился вытащить птицу силой.
Но, упрямый как всегда, павлин выбрал именно этот миг, чтобы выйти добровольно. А выйдя, вместо того чтобы по своему обыкновению начать носиться вокруг и всем мешать, он уставился на людей на пирсе, как актер на толпу в переполненном театре, и, подобно актеру, вовремя подающему реплику, развернул свой хвост во всю ширь.
— А-а-а-ах!
То был звук, который Менедем надеялся услышать, когда объявил, что у них есть на продажу павлин.
Немного поздновато, но все-таки он его услышал…
— Красивая птица, ничего не скажешь, но какой с нее прок? — спросил кто-то.
— Если ты красив, с тебя необязательно должен быть какой-то прок, — ответил Менедем. — Какой прок с красивой гетеры?
Шутник заговорил снова:
— Я не собираюсь заниматься
Что вызвало новый взрыв смеха.
Менедему нечего было на это возразить. Но Соклей сказал:
— Город, где есть павлин, куда роскошнее города без павлина. Вам будут завидовать во всех других полисах Великой Эллады, и все местные варвары тоже будут завидовать.
Менедем боялся, что ответ получился слишком серьезным, но, похоже, люди на берегу восприняли его правильно.
— Сколько вы хотите выручить за птицу? — спросил парень, чей изношенный хитон делал его меньше всего похожим на кандидата в покупатели.
— Что ж, это стоит обсудить, — сказал Менедем лукаво. — Представь, что ты задаешь такой вопрос человеку, который купил птиц, и посмотрим, получишь ли ты честный ответ.
— Ни малейшего шанса, — признал парень угрюмо.
Менедем улыбнулся.
«Так оно и есть, — подумал он, — ни малейшего шанса. И я собираюсь воспользоваться этим на всю катушку».
Центральный район Тарента был застроен по четкому плану, разработанному Гипподамом. Дальше на запад, однако, улицы бежали как попало, и так было во всей остальной старой части города. Соклей снял дом, стоявший на границе между сетью аккуратно пересекающихся улиц и путаницей переулков.
Если бы не павлины, он бы продал товар с корабля или с прилавков на агоре, но тойкарх не хотел держать птиц в клетках дольше необходимого. К тому же павлины могли лучше продемонстрировать себя покупателям, расхаживая по двору, а не скорчившись за деревянными рейками.
— И нам тоже куда удобнее жить в доме, — сказал Менедем.
— Вот почему я его и снял, — ответил Соклей.
— Знаю. — Менедем ухмыльнулся. — Что не делает мои слова менее правдивыми.
Соклей начал было сердиться. Но, прежде чем успел разразиться тирадой, спохватился, поняв, что именно этого и ждал от него двоюродный брат.
— Разумеется, ты прав, — мягко проговорил он, и у Менедема сделался разочарованный вид. Он предложил:
— Может, надо арендовать еще и прилавок?
— Если торговля пойдет не очень хорошо, я раздобуду нам прилавок, — пообещал Соклей. — Но сейчас, я думаю, достаточно будет пройтись по агоре и дать людям знать, где мы остановились и что у нас имеется на продажу. Мы уже продали порядочно ариосского — и папируса тоже.
Менедем от души рассмеялся.
— Кажется, этот покупатель, Смиркиний, говорил, что собирается писать историю? Ты должен был взять с него обещание сделать для тебя копию после того, как он завершит свой труд.
— Я бы взял такое обещание, если бы надеялся, что он это действительно сделает, — ответил Соклей.
— Сделает что? — уточнил Менедем. — Допишет труд или снимет для тебя копию?
— И то и другое, — сказал Соклей. — Писатели — люди не слишком надежные.
Он знал, что это правда. Сколько он сам написал, в конце концов? Соклей мечтал оставить после себя труд, который соперничал бы с работами Геродота и Фукидида, но чем он занимался до сих пор? Продавал вино, шелк, павлинов и благовония.
«Я путешествую, — сказал он себе. — Геродот сначала тоже странствовал по всему свету, чтобы побольше узнать. И Фукидид путешествовал по всей Элладе, чтобы познакомиться с теми, кто сражался в разных лагерях во время Пелопоннесской войны. Если бы он не повидал столько всего и не узнал так много разных людей, от его истории не было бы никакой пользы».
