размышлять было не о чем. Менедем не был философом, зато он хорошо себя знал. Он не зашел в Галикарнас, потому что в прошлый раз некий тамошний видный торговец чуть не прикончил родосца за то, что он хорошо провел время с его женой.
Раб протянул гостю новую чашу вина.
— Спасибо, — сказал Менедем. — Похоже, мне придется выпить стоя — мое ложе сейчас занято.
Соклей и рыжеволосая кельтская танцовщица оба были крупного сложения и кувыркались по ложу так, что там едва хватало места им двоим, не говоря уж о ком-то третьем. Флейтистки и жонглер занимали других гостей, в то время как вторая танцовщица, потная и несчастная, стояла, прислонившись к стене: кроме Соклея, похоже, варварша-переросток в качестве партнерши по постельным играм никого не привлекала.
К тому времени как Соклей закончил развлекаться, Менедем почти допил вино.
Его восхитила выносливость двоюродного брата. Очевидно, кельтскую танцовщицу она восхитила тоже.
— Я никада не думать найти такого мужчну среди эллины, правда, и никада раньше его не находить! — сказала она на эллинском с музыкальным акцентом.
Соклей начал заливаться румянцем, и вскоре его лицо уже запылало ярче факелов. Обычно столь здравомыслящему юноше сейчас и в голову не пришло, что танцовщица наверняка отпускала такие похвалы всем своим клиентам. Однако Менедем не собирался лишать Соклея иллюзий. Со счастливым человеком легче иметь дело, чем с мрачным.
С улицы донеслись звуки разудалого веселья. Кто-то заколотил в дверь дома Гилиппа, и когда один из рабов ее открыл, еще одна компания симпосиатов запрудила двор, а потом и андрон. Вновь пришедшие, с лентами в волосах, украшенные гирляндами, казались более молодыми, шумными и пьяными, чем гости Гилиппа. С ними пришли еще танцовщицы.
Гилиппу, который к тому времени осушил уже достаточно чаш, было на все плевать.
— Добро пожаловать, добро пожаловать, трижды добро пожаловать! — закричал он и велел рабам принести еще вина.
На следующее утро Соклей проснулся с головой, которую с радостью обменял бы на что-нибудь маленькое, бесполезное и тихое, хотя наверняка никто не пожелал бы взять его голову в ее теперешнем состоянии. Он смутно вспомнил, как, шатаясь, вслед за парой факельщиков рука об руку с Менедемом шел к дому, который они снимали, — братья хором горланили песни, пытаясь перекричать один другого, и оба поочередно в этом преуспевали.
Потом Соклей вспомнил кельтскую девушку — и головная боль тут же стала поменьше. Может, кельтская девица понравилась ему потому, что дома он спал с рыжеволосой фракийской рабыней. А может, он переспал с ними обеими потому, что его привлекали рыжеволосые женщины.
Соклей засмеялся и, встав с постели, набросил хитон. Ну просто диалог в духе Платона, хоть и повернутый непристойной стороной.
Когда Соклей вышел во двор, Менедем разбрасывал ячмень перед павлинами.
Он выглядел примерно так же, как и Соклей, но все-таки выжал из себя улыбку.
— Радуйся, — приветствовал он двоюродного брата. — Славная была ночка, а?
— Что правда, то правда, — согласился Соклей. — Мне бы не помешало выпить вина… Хорошенько разбавленного водой… Чтобы унять головную боль.
— Я уже выпил, — сказал Менедем. — Помогло… но не особенно.
— От похмелья нет радикального средства.
Соклей пошел на кухню, зачерпнул немного воды из гидрии и налил вина в чашу с водой. Сделав несколько глотков, он вернулся во двор.
— Я тут подумал… Пожалуй, пойдука я отыщу дом Ламахия, узнаю, не захочет ли он купить нашего шелка, чтобы принарядить своих девушек.
Соклей говорил нарочито небрежным тоном, но, видно, недостаточно небрежным. Менедем засмеялся, глядя на него.
— Я знаю, зачем ты хочешь туда пойти. Помимо торговли у тебя есть еще один интерес: ты надеешься снова увидеть кельтскую девицу, которую поимел у Гилиппа… А может, и еще разок с ней развлечься.
— Ну и что с того? — Соклей знал, что говорит смущенным голосом.
Истинный философ должен управлять своим вожделением, не позволяя вожделению управлять им. Но Соклею и вправду очень хотелось снова увидеть эту девушку, и он не возражал бы еще раз разделить с ней постель… Отнюдь не возражал бы.
— Да я ничуть не против, — с энтузиазмом заявил его двоюродный брат.
В отличие от Соклея, Менедем не задавался вопросом, кто управляет его поступками — он сам или его вожделение.
— Я и сам занимался этим прошлой ночью, если хочешь знать. — И он многозначительно улыбнулся.
— Чем занимался? Быстренько перепихнулся в темноте с домашней рабыней? — спросил Соклей. — С каких это пор ты стал хвастать такими вещами?
Менедем огляделся по сторонам. Увидев, что поблизости никого нет, он наклонился к брату и прошептал:
— Она была не рабыней, хотя я сперва именно так и подумал, когда предложил красотке перепихнуться. Но она оказалась женой Гилиппа.
— Женой… Гилиппа? — повторил Соклей с изумлением, которое сменилось ужасом. — Он хлопнул себя ладонью по лбу. — Ты — идиот! Да ведь Гилипп мог бы тебя убить, если бы поймал! Мог бы воткнуть тебе в задницу одну из своих больших редисок! Он мог бы сделать все, что угодно, тем более что ты чужестранец!
— Спасибо на добром слове. Отец прочел бы мне точно такую же лекцию, — ответил Менедем. — Я же объяснил, что не знал, кто она такая! Узнал только после того, как она подставила задницу, а я в нее воткнул. Угадай, что я собираюсь сделать теперь?
— Что? — испуганно спросил Соклей.
— Я собираюсь продать Гилиппу яйцо павлина — в возмещение ущерба за то кукушечье яйцо, которое я, возможно, подкинул в его гнездо. — И Менедем ухмыльнулся бесстыжей лисьей ухмылкой.
Тем не менее Соклей вздохнул с облегчением.
— Я боялся — ты скажешь, что хочешь снова с ней увидеться.
— Я бы не возражал, — ответил Менедем, и Соклею захотелось разбить о его голову винную чашу.
Но потом его двоюродный брат со вздохом продолжил:
— Вот только мне, наверное, уже не подвернется такого случая. Не повезло: ведь женам полагается держаться особняком. Именно поэтому так заманчиво за ними приударить, правда ведь?
— Да ничего подобного! — воскликнул Соклей так горячо, что Менедем засмеялся. — Я отправляюсь торговать шелком, — не теряя чувства собственного достоинства, заявил Соклей. — Уж будь любезен, постарайся сделать так, чтобы тебя не убили до моего возвращения.
Менедем от души расхохотался, как будто услышал веселую шутку.
Хотел бы Соклей, чтобы его слова и впрямь оказались всего лишь шуткой.
Его любимый братец сызмальства был таким: лишь только узнавал, что не может что-то заполучить, как тут же желал получить это еще сильнее — именно из-за запрета. Так что он вполне может попытаться еще раз овладеть женой Гилиппа. Соклей сплюнул в подол своей туники, чтобы отвратить беду.
Менедем снова засмеялся, как будто прочитав его мысли.
Бормоча себе под нос, Соклей взял сверток косского шелка и поспешил из дома.
Храм Посейдона был всего в нескольких плетрах от дома, где они остановились, и его оказалось нетрудно найти. Но когда Соклей спросил дорогу, парень, которому он задал вопрос, демонстративно изобразил почти пародийное глубокое раздумье.
— Дом Ламахия? Я знаю, где он, вот только никак не могу вспомнить… — И хитрец умолк, наморщив
