Разведчики готовы были ворваться в кошару, когда Дарье пришла интересная мысль в голову. Она остановила капитана:
— Стойте! Есть идея…
Разведчики живыми тенями пробрались внутрь. Пятеро стали в центре помещения и разом включили десяток мощных фонариков, зажатых в обеих руках. Остальные стояли к ним спиной и таким образом видели все вокруг. Боевики начали просыпаться. Яркий свет, направленный в глаза, слепил их. Они пытались схватить оружие, лежавшее рядом, но тут же чья-нибудь нога била по тянущейся к автомату руке. Налет был настолько молниеносным, что у боевиков просто не было времени произвести хотя бы один выстрел. Их начали обыскивать. Неожиданно Дарья услышала удивленный возглас одного из разведчиков:
— Мужики! Да среди них баба! Развлечемся?
Волынцева резко повернулась. Здоровенный мужик держал на весу молча отбивающуюся женщину. Его руки тискали ее грудь. Она силилась вырваться, а он ухмылялся. Винтовка Дарьи уперлась в плечо говорившему:
— Только тронь!
Он сразу отпустил пленницу. Девушка сцапала незнакомку за плечо и толкнула к себе за спину:
— Ее никто не тронет, пока я жива. Ну, давай налетай, раз такой смелый!
Между шагнувшим вперед разозленным разведчиком и Дашей встал Дубинин:
— Прекратить! Нашли место.
Волынцева обернулась и растерялась так, что едва не выпустила из рук винтовку. На нее смотрела русская девушка, примерно одного с ней возраста. Дарья глупо спросила:
— А ты что здесь делаешь? Ведь ты русская.
Незнакомка хмуро поглядела на нее и зло ответила:
— Тебя забыла спросить, где мне находиться!
Даша немного собралась с мыслями и выдохнула:
— Ты же русских парней убивать помогаешь! Наших ребят!
Девушка отвернулась:
— Ты тоже не святая!
Волынцева жестко сказала:
— Только я в своих не стреляю из-за угла! Пошли. Держись рядом со мной, если не хочешь попасть в руки разведчиков.
Вышли из кошары. Незнакомка вдруг заплакала:
— Отпусти меня! Не убивай! Ведь я молодая и такая же, как ты. Я люблю чеченца и пришла с ним. Можешь ты это понять?
— Твой парень из отряда Кудаева?
Девушка кивнула и Волынцева сказала:
— Их будут судить и тебя тоже. Если невиновна — отпустят.
Даша присела у стены и подняла кем-то брошенный автомат. Незнакомка неожиданно накинула ей на голову свою куртку и бросилась бежать в сторону распадка. Волынцева машинально нажала на курок автомата. Прозвучала очередь и сразу короткий вскрик. Предохранитель у оружия был снят.
Сержант скинула куртку с головы: незнакомка лежала метрах в десяти от нее и хрипела. Из кошары выскочили несколько разведчиков и остановились в дверях, поняв, что помощь не нужна. Волынцева подбежала к ней. Опустилась на колени и приподняла русоволосую голову. Та смотрела в лицо снайперши затухающими глазами и шептала:
— Так даже лучше… Не вини себя. Мой парень сам Беслан Кудаев. На нем много крови, а мне без него жизни нет… Попроси у него адрес моей мамы. Сними с моей руки кольцо и передай ему. Напиши маме, что я погибла. Можешь не сообщать, что убила сама, только напиши, чтобы не ждала…
Последние слова вырвались из груди вместе с последним выдохом. Тело судорожно дернулось и вытянулось на земле. Дашка разревелась: убивать эту девчонку она не собиралась. Наревевшись, сняла мужской перстень с ее среднего пальца. Подтащила труп к стене и накрыла ее курткой. Разведчики молча смотрели.
Волынцева ушла к темневшему склону, достала тесак с ноги и с его помощью выкопала могилу. Никто не помог ей. Она подтащила труп девушки к вырытой яме и спустила вниз. Прикрыв ей голову и грудь курткой, старательно засыпала могилу. Руками разровняла холмик и вернулась в кошару. Десять разведчиков уже спали, связав пленникам руки. Трое стояли на карауле. Волынцева заснуть так и не смогла.
Лишь только заря поднялась над распадком, отряд с пленными отправился в сторону аула Сельментаузен.
Было начало седьмого, когда они вернулись в лагерь. Довольный проведенной операцией капитан сразу же связался со Стаценко и сообщил о взятии банды Кудаева. За пленными из Ведено пообещали прислать машины. Майор хотел допросить боевиков лично.
Даша попросила Дубинина:
— Вы не могли бы разрешить мне поговорить с Бесланом Кудаевым один на один?
Офицер пожал плечами и крикнул:
— Захаров! Приведи ко мне Кудаева.
Когда полевого командира привели, он вышел, кивнул девушке:
— Разговаривайте…
Даша встала напротив мужчины и с минуту разглядывала чеченца. Он молча смотрел на нее. Ни слова не говоря, девушка сняла штык-нож с автомата. Зашла ему за спину и перерезала веревки, стягивающие запястья. Он удивился. Поднял руки и принялся растирать затекшие пальцы, глядя ей в лицо. Волынцева подвинула к нему ящик:
— Присаживайтесь…
Он молча сел, а она продолжала стоять, все так же разглядывая его. Беслану Кудаеву, по ее мнению, было около тридцати. Он был высок и строен. Пятнистая полевая форма шла ему. Аккуратно подстриженные иссиня-черные волосы, чуть тронутые сединой на висках, вились. Сейчас на левом виске темнел синяк от ее удара. На симпатичном смуглом лице бороды не было, как у большинства чеченских командиров, только густые черные усы. Черные, бархатные глаза спокойно и без ненависти разглядывали Дашу, а она не знала, как начать разговор. Ей было очень тяжело на душе. Сунув руку в нагрудный карман, нащупала перстень и зажав его в руке, тихо сказала:
— Ваша девушка попросила отдать вам вот это…
Она протянула сжатый кулак к пленному и он приподнял открытую ладонь вверх: на нее упал мужской перстень. Кудаев вздрогнул и сжал его в руке так, что побелели костяшки пальцев. Опустив голову, глухо спросил по-русски, с легким акцентом:
— Где Вера?
Волынцева тяжело вздохнула:
— Она накинула мне свою куртку на голову. Вы были еще без сознания. Я нажала на курок автоматически, не зная, что он снят с предохранителя. Я не видела, куда стреляю. Похоронила ее на склоне, рядом с кошарой…
Он запрокинул вверх побледневшее лицо и судорожно сглотнул:
— Она не умела стрелять… Что она сказала вам?
— Что так даже лучше. И просила вас дать мне адрес ее мамы.
Он взглянул на нее:
— Зачем?
— Она просила написать, чтобы мать ее не ждала.
На его лице мелькнула такая мука, что Даше стало его жаль. Он глухо спросил:
— И вы напишете?
Она твердо посмотрела ему в глаза:
— Напишу. Матери не должны страдать от неизвестности целую жизнь.
— Дайте мне ручку и бумагу…
