вопросу, по знаменитым СС-20. То же можно сказать и о попытке начать сверху (!) решительную борьбу с коррупцией, многие подготовленные на этот счет материалы, к сожалению, так и остались в архивах. Он сразу стал искать какие-то пути искоренения того вселенского разгильдяйства, которое поразило во времена застоя все слои общества. Наведение порядка, о котором наши соотечественники тоскуют до сих пор, он начал с элементарного — с требований нормального отношения к работе.
Но еще более важным представляется другое. Андропов, считаю, первым почувствовал тектонические содрогания в том таинственном слое общественных отношений, который называется национально- этническим поведением. Уже находясь на смертном одре, он готовил Пленум ЦК КПСС, где намеревался обратить внимание партии и государства на необходимость определения современной национальной политики. Ему не пришлось выступить на этом пленуме, речь Андропова зачитали без него, и кое-что из этой речи исчезло, а что-то было смикшировано. В частности, я знаю (так как видел соответствующие документы), что Андропов определил для себя отношение по проблеме немцев Поволжья, и, проживи он еще год-другой — на карте России могла бы появиться новая автономия.
Кажется, Ю. В. Андропов понимал и то, что по нашему строю, по нашему режиму уже звонит колокол. Но, привыкнув за 15 лет работы председателем КГБ СССР к роли «верного Руслана» системы, он делал все, чтобы предотвратить грядущее крушение. Разделяемая с Брежневым ответственность за два десятилетия советской истории, изнуряющая болезнь тяжкими веригами висели на нем все короткое время его генерального секретарства, пока он, полупокойник, не уступил место другому полупокойнику. Страна напрягла слух, чтобы услышать астматический, прерывающийся голос нового «вождя» — Константина Устиновича Черненко, и скорее почувствовала, чем поняла, что все вернулось на круги брежневской политики.
Впервые я оказался в кабинете Черненко в 1981 году, опять же по поводу писанины. Уже три года я работал в «Правде», но кто-то в аппарате ЦК КПСС имел хорошую память, и вот новое поручение — «помочь Константину Устиновичу». Черненко был тогда вторым «я» Брежнева, влияние его в партии, следовательно — и в стране, превосходило все мыслимые измерения. Почему — об этом ниже. Не могло быть и речи о том, чтобы увильнуть, а тем более отказаться от высокой чести.
Черненко принял нас в своем кабинете на пятом, «секретарском», этаже первого подъезда дома на Старой площади. Того самого дома и того самого подъезда, где теперь висит огромная черная в золотом вывеска: «Администрация Президента Российской Федерации». В кабинетах, понятно, сидят другие люди, но сами кабинеты, мебель в них, ковровые дорожки — все осталось прежним. Только заметно поизносилось…
Бригада была слишком велика — 10 человек. Каких-либо установок Черненко не дал да и не стремился к этому, зная, сколько всякого рода докладов и речей написал каждый из разместившихся за длинным столом «спичрайтеров». Он просто угостил нас чаем, сообщил, что Политбюро поручило ему выступить на торжественном заседании по поводу 111-й годовщины со дня рождения Ленина, и оставил все на наше усмотрение. Тут же, в его кабинете, мы договорились, что каждый предложит свою концепцию доклада, а потом уже Черненко определит и общую. Мы с В. А. Печеневым, будущим помощником Черненко, составили совместные предложения, сдали их в секретариат «заказчика», после чего нас… вычистили из рабочей группы — вокруг Черненко уже выстраивался круг «самых своих». Так что можно сказать: знакомство ограничилось чаепитием.
Вторая встреча было вообще мимолетной. Черненко вел заседание Политбюро 25 апреля 1984 года, на котором меня за полторы минуты из заместителя редактора «Правды» превратили в редактора «Известий». Это «историческое» событие описано также в главе «Делаем первые «Известия».
О К. У. Черненко мало написано и мало известно. Аппаратчик, бесцветная личность, всегда в тени — что в этом интересного? Между тем будущие историки, вознамерившиеся ознакомиться с архивами политической партии, три четверти века распоряжавшейся страной под названием СССР, думаю, с изумлением обнаружат, что в развитие чудовищной по сложности несущей конструкции КПСС Константин Устинович внес вклад, сравнимый разве что с вкладом самого Иосифа Виссарионовича. Именно благодаря Черненко и во многом его усилиям партийный аппарат полностью подмял под себя не только аппарат государственный, но и само государство, осознал это и открыто пользовался своим положением. Именно Черненко сделал общий отдел ЦК КПСС, то есть, по сути, канцелярию, главным отделом в системе партийной бюрократии сверху донизу. Тем отделом, который позволит потом В. И. Болдину создать информационную блокаду даже такого человека, как Горбачев. Именно при Черненко в структуру общего отдела были включены помощники всех секретарей и членов Политбюро ЦК КПСС, в том числе и Генерального секретаря, что означало их двойное подчинение и создание прямого канала влияния Черненко на всех руководителей партии и государства. Наконец, именно при Черненко появилось на свет такое чудо-юдо, как «перспективное планирование партийной работы», означавшее полнейшую бюрократизацию всей КПСС и в первую очередь — ее руководящих органов.
Наши «руководящие круги» (определение, появившееся в последние годы жизни Брежнева) были воспитаны в благоговейном почтении к слову «план». Но при этом считали, что к ним самим планирование не относится, планируют только они. Поэтому они легко согласились с идей Черненко, пропустив ее затем через Пленум ЦК КПСС. И оказались птичкой, попавшей в надежные сети.
Вот как это было в конкретной практике: на каждые полгода, а затем и на год все отделы ЦК КПСС (следовательно, это же повторялось и на уровне ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов, горкомов, райкомов и даже партийных комитетов предприятий, организаций, колхозов и совхозов) должны были представить в общий отдел перечень вопросов, которые они собираются изучить, рассмотреть, решить, даты заседаний, пленумов, конференций, намечаемых проверок, соображения о перспективе и численности приема в КПСС и так далее. Идеологическим отделам предписывалось планировать кампании по разъяснению решений еще не состоявшихся пленумов, конференций или выступлений Генерального секретаря, составлять перечень разного рода будущих публикаций, лекций, симпозиумов.
Никто не задавался при этом вопросом: а как же жизнь-то пойдет? Чего она потребует, куда повернет? Очевидно, считалось, что она вторична и должна приспосабливаться к перспективному плану.
Прошу читателя не спешить с осуждением или возмущением. В этих планах, с их помощью решалась еще одна, очевидно, главная задача аппарата — подчинение себе не нижестоящих, они и так были подчинены, а вышестоящих структур. Для общего отдела ЦК это были Секретариат и Политбюро, для общих отделов крайкомов и обкомов — соответствующие бюро и так далее.
Задача решалась так: в перспективный план, скажем, отделов ЦК КПСС — а они часто возглавлялись секретарями ЦК, — включались два-три вопроса, которые данный отдел считал необходимым вынести на рассмотрение Секретариата ЦК КПСС, то есть придать им общепартийный характер. Отделов в ЦК было много, около 20, кроме того общий отдел мог «по согласованию с Леонидом Ильичом» включить в план любое количество любых других вопросов. В результате Секретариат ЦК КПСС — основной рабочий орган в системе управления партией, а в то время — и государством — получал от товарища Черненко детальное расписание, что делать. И не просто расписание! Оно утверждалось на Политбюро, и уже никто не мог от него отступить. Пусть там дрожит земля, рушатся города — если на этот вторник (секретариат заседал по вторникам) запланирован вопрос, скажем, об атеистическом воспитании, можно было не сомневаться: именно этот вопрос и будет рассматриваться. Иными словами, секретариат работал по партитуре Черненко, а Политбюро — по партитуре секретариата. Один «композитор» навязывал музыку всей колоссальной системе управления КПСС. Подчеркну еще раз: это дублировалось по всем структурам 19-миллионой правящей партии!
Постепенно это привело к такому возвышению общих отделов, которого они никогда не имели и не должны были иметь. Практически они, сборища канцеляристов, возглавили де-факто все остальные партийные структуры.
Началась странная партийная жизнь. Заседания или совещания стали самоцелью — что-что, а отчет всегда был наиважнейшим делом в КПСС. Планы-то составлялись легко, порой, чтобы «отписаться», но потом они возвращались к составителям утвержденными и подчиняли себе всю их деятельность. Да ведь еще и проверки потом были, организуемые все тем же общим отделом!
Подчеркну еще раз: общий отдел был не только «наверху», в ЦК КПСС, общие отделы, существовавшие до Черненко в республиканских, краевых, областных, партийных комитетах в виде секторов
