и вдруг я прошел мимо.
Он хотел еще поприветствовать меня, но не решился: я ведь не знал его. Но он рассказал об этом своей жене и друзьям. О том, что видел меня в тот день, когда я должен был играть с этим самым русским. Ион думал об-этом. Было ли это случайно ?Было ли это совершенно случайно, что я прошел именно мимо него в тот самый день?Нет, это не было случайно, подумал он.
Бедняга совершенно потерял всякое самообладание, и я уже опасался, что он даст волю слезам, но в это время в кафе вошел его знакомый, приветствовавший моего собеседника самым сердечным образом, крайне распространенным в амстердамских кафе: «Здорово, старый мудила, ты что, сегодня не работаешь?»
Реакция того была необычайно резкой: «Что ты себе думаешь? Не можешь ли ты немедленно заткнуть поддувало ? Ты что, не заметил, с кем я только что разговаривал? Да или нет?» Вошедший смущенно замолчал. По внешнему виду моего почитателя было заметно, что такого рода реакция совершенно необычна для него. Менее всего он был похож на рыкающего бульдога. Я понял, что здесь имеет место пришедший в действие механизм, совершенно элементарный, но почти не описанный в психологии и называемый излучением славы. Излучающий славу человек принимает размеры огромного зонта, под которым в радостной зависимости от этого известного человека ищут защиты от серости и обыденности повседневного существования заурядные личности. «Я так рад, что наконец-то тоже кого-то знаю», — сказал мне в трогательной простоте один из людей такого сорта.
Потому что—ах, как мало почитателей знают свое место! У одних это ограничивается подобострастным приветствием, робким опусканием глаз. Таких много, это верно, но есть и немало, совсем немало — других.
«Ну, как там дела в шахматной мафии ?», или: «С тобой я хотел бы как-нибудь сыграть партийку», или: «Ха, этот старый шашист» — оскорбительные замечания, которые я слышу в последнее время всё чаще.
На это следует реагировать с улыбкой и мягким юмором, потому что почитание имеет тенденцию очень быстро переходить в злобу. Нередко я должен был спасаться поспешным бегством. Отсутствие добродушия — иногда ведь тебе просто не хочется разговаривать — очень часто может быть расценено как заслуживающее порицания высокомерие. Ив вышеописанном эпизоде в кафе я быстро простился со своим собеседником и ушел, предвидя большие осложнения. Если бы я, например, распил с ним бутылочку пива, он мог бы возвыситься в собственных глазах, совершенно потеряв контроль над ситуацией. Ему было бы непросто справиться с шоком от внезапного открытия, что я тоже всего лишь обычный человек. Я знаю из опыта, что почитателям нельзя давать больше фаланги своего мизинца.
Всё это касается славы вообще. Особый аспект шахматной славы — огромная притягательная сила, которую она имеет для ненормальных Есть веские основания полагать, что все шахматисты немного тронутые, и совершенно очевидно, что психически неуравновешенные люди очень завидуют «блестящему уму» шахматиста. В амстердамских кафе можно встретить немало принадлежащих к кругу моих близких знакомых личностей, которых от пребывания в психиатрической лечебнице отделяет только весьма символическая черта. С большим терпением и пониманием нашего глубокого душевного братства выслушиваю я их жалобы, сводящиеся обычно к тому, что их представление о мировом правопорядке не соответствует жестокой действительности, в которой им приходится существовать.
Именно шахматной славе я обязан полученным совсем недавно письмом, которое я рассматриваю как самую высокую честь, которая может выпасть на долю человека!
Яне изменил в нем ни буквы.
Так называемому гроссмейстеру, чемпиону.
Удалитесь же добровольно, фальшивый доннер, потому что ваш обман не может противостоять Правде! Низкими трюками вам удается внушить миру, что вы являетесь настоящим гроссмейстером, чемпионом. Но это не будет долго продолжаться. Потому что в самое ближайшее время я откроюсь миру! Я-НАСТОЯЩИЙ! ГРОССМЕЙСТЕР! ЧЕМПИОН! Е4Н8 G3F6A3H! Подписано: Ян Хейн Доннер, Сантпорт[ 21 ]отделение IIIзал 12
Только одно короткое мгновение длилось чувство, что бремя, тяжелое как мир, свалилось с моих плеч. Я был пронзен лучами ослепительного света. Могло ли бы это действительно оказаться правдой?.. Увы, я понимал, что этого не могло быть. Ведь человек, находящийся в психиатрической лечебнице, не может быть прав, не так ли ?
Однако слава имеет не только теневые стороны. Случается, что в магазине тебя обслужат раньше других, а в кафе поднесут стаканчик бесплатно.
Самой большой неприятностью, которую приносит слава, было и остается: интервью. Как только имя кого-нибудь приобретает известность, газеты и журналы посылают на его голову репортера, для того чтобы провести со знаменитостью как можно более откровенную беседу.
Внимание: здесь требуется чрезвычайная сдержанность! Отношения между журналистом, берущим интервью, и его жертвой носят очень аморальный характер.
В этом случае одному человеку предоставляется возможность вынести на суд читателей мнения и суждения от имени другого человека, а самому остаться совершенно к этому непричастным. Хотя интервью не всегда являются безымянными и частенько имя репортера напечатано тут же, полную чушь, написанную журналистом, простодушный читатель припишет не ему, а его жертве.
Давая интервью, надо всегда считаться с тем, что читатель никогда не прочтет того, что было сказано, в лучшем случае это будет то, что было понято журналистом.
К тому же репортер очень часто для «оживляжа» добавляет в интервью пару выигрышных выражений и ударных абзацев, которые он просто выдумывает за столом редакции на следующий день. Это всё больше и больше входит в моду и называется жестким интервью.
Здесь следует опасаться в первую очередь журналисток. Нет никакого сомнения, что женщины понимают жизнь лучше мужчин. Но это положительное качество репортеров женского пола перекрывается вмонтированным в них самой природой злопыхательством. Именно поэтому женщины-журналистки много опаснее.
В словесной конфронтации, в этой игре ума, они совершенно безжалостны. Во время разговора им удается при помощи улыбочек, делания глазок, мягкой и милой неназойливости разговорить своего собеседника, зачастую заставив того оседлать своего любимого конька. Они охотно и с большим почтением выслушают вас. Но месть их будет страшна. «Это действительно написано той киской, с которой я разговаривал вчера Ь> — с удивлением вопрошаете вы себя с пунцовым лицом, читая газету на следующий день. Это случалось со мной слишком часто, и каждый раз снова и снова я принимал решение, не делясь ни с кем, величественно, одиноко и молча продолжать свой жизненный путь. Но я ничего не могу с собой поделать.
Журнал «Авеню», август 1970
Имя Доннера было очень популярно в Голландии. И не только как шахматиста, способного после серии жутких провалов выиграть турнир с участием чемпиона мира, разгромить самого Фишера или победить в сильнейшем международном состязании. Доннер был известен и как журналист, не боящийся, постоянно эпатируя обывателя, сказать то, о чем другие не осмеливались и думать. Он никого не оставлял равнодушным, вздыхая порой, что «все меня ненавидят за то, что все меня любят». Его действительно знали все, он привык к своей популярности и относился к ней как к чему-то само собой разумеющемуся. Он жил в маленькой стране, в лексиконе которой есть ироническое выражение «известен на весь мир в Голландии», и Хейн Доннер тоже обладал в Голландии такой «всемирной известностью». Конечно, Голландия была страной в первую очередь Макса Эйве, но Эйве был известен как шахматист, в то время как Доннер был известен как Доннер.
С огромным, под два метра ростом, рано округлившимися формами, брюшком, с каждым годом увеличивавшемся в размерах, с бородкой и вечной сигаретой в желтых от никотина пальцах Доннер был
