— Хорошо, — сказала Алисия.
— Вы согласны с ней встретиться?
— Да… — Она явно боролась с собой и медленно, с трудом выговаривала слова. — То есть нет. Я не стану с ней встречаться. Я… не могу.
— Но вы согласны, что ей нужно обрести утешение, не правда ли?
— Меня все это так подкосило… Неужели вы не видите, во что в результате превратилась моя жизнь? Семейство Мендоса или презирают, или жалеют — в зависимости оттого, с кем мы в тот или иной момент общаемся. И моя мать нуждается сейчас во мне больше, чем когда-либо.
— Вы хотели бы что-нибудь передать бабушке?
— Разумеется. Ноя прошу вас сделать это за меня. Пожалуйста, скажите ей… скажите, что я люблю своих матерей. Обеих.
— Полагаете, этого достаточно, учитывая, через что ей довелось пройти?
Алисия снова надолго замолчала, а когда заговорила снова, ее голос едва можно было разобрать.
— Это все, что я могу. Уж извините.
Потом Джек услышал в трубке щелчок, означавший, что разговор окончен, и окунулся в поток самых разнообразных чувств. Можно было подумать, что все это происходит с его собственной бабушкой и это у нее, а не у бабушки Алисии разрывается сердце при мысли о том, что ее кровиночка не хочет ее видеть и разговаривать с ней. Душевная боль, однако, вскоре уступила место страху. Джек не знал, хватит ли ему душевных сил, чтобы передать слова Алисии ее бабушке, но выбора не было.
Засунув в карман мобильник, он стал готовиться к предстоящему разговору.
ГЛАВА 67
На обратном пути с кладбища Алисия отвезла домой Винса и свою мать. Стоял солнечный воскресный день — слишком жаркий для начала зимы и черных траурных костюмов, в которые все они облачились. Алисия включила было в салоне машины кондиционер, но мать выключила его. Алисия пыталась заговорить с матерью, но та, казалось, отметала любое поползновение выказать ей сочувствие и ободрить, словно положение вдовы обязывало ее пребывать в состоянии непреходящей глубокой скорби.
Отпевание носило приватный характер, на нем присутствовали лишь католический священник, проводивший службу, Алисия с матерью. Винс и несколько ближайших друзей мэра, которые потом и несли гроб к месту захоронения. На заупокойную мессу, однако, народу пришло много. Храм Богоявления представлял собой южнофлоридский вариант Хрустального собора — стяжавшего немало наград и призов шедевра современной архитектуры с парящими сводами, огромными стрельчатыми окнами и потрясающим естественным освещением, невольно наводившим на мысль о присутствии в этих стенах Верховного существа. Хотя храм Богоявления находился за пределами городской черты Майами, это был единственный в городской округе собор, обладавший достаточно большими размерами, чтобы вместить всех, кто пришел отдать последний долг мэру. Но сегодня и в этом огромном храме яблоку негде было упасть. Алисия сидела в переднем ряду между Винсом и матерью. За их спинами помещались все те, кто представлял собой хоть что-то в политической, общественной и экономической жизни города. Эти люди сидели сплоченной когортой, плечом к плечу, позабыв на время свои политические разногласия, распри, а также личные симпатии и антипатии. Ряды, заполненные политиками, общественными деятелями и финансистами, тянулись вплоть до вестибюля. На мессе присутствовали также бывший губернатор и сенатор, вице-губернатор, конгрессмены, государственные деятели, мэры близлежащих городков и судьи, не говоря уже о членах городского совета, представителях окружных комиссий и лоббистах, которые их контролировали. В полном объеме были представлены и городские деловые круги. Ибо похороны политического лидера с латинской фамилией лучше, нежели любое другое событие, демонстрируют тот неопровержимый факт, что Майами — край poortunidad[4] — имеет больше миллионеров испанского происхождения, нежели любой другой город на свете. Интересно, что подавляющее большинство присутствующих пребывали в неведении относительной тайной жизни мэра Мендосы. Мало кто также знал о его словах, сказанных перед смертью Свайтеку: «Я — доктор, тот самый…» Поэтому, возможно, только Алисия уловила иронию в третьей строфе старинного церковного гимна, завершавшего заупокойную мессу.
Потом последовали панегирики на испанском и английском языках, восхвалявшие покойного и исполненные прочувствованных слов и выражений: «благородный муж», «преданный супруг», «любящий отец» — и прочее, и прочее. В результате всего этого мэр Мендоса — по крайней мере на настоящий момент — был официально причислен к сонму небожителей самого высокого разбора. Правда, большинство не ведало, что ему удалось достичь этого лишь благодаря своевременно наступившей смерти, избавившей его от людского гнева и суда.
После мессы избранные представители общества Майами были приглашены в фамильный особняк семейства Мендоса, дабы восстановить свои силы легкими закусками и вином. Их припаркованные машины растянулись на несколько кварталов. Представители прессы приглашения в особняк не получили, по причине чего осадили все близлежащие дворы. Казалось, репортеры приберегли свои самые жгучие вопросы на время после похорон, когда, по их мнению, должна была выплыть на поверхность вся грязная накипь этого дела. Радиоэфир гудел от обсуждавшихся на многочисленных ток-шоу различных теорий. Некоторые из них были совершенно безумными, другие — вполне здравыми. Местное телевидение показывало передачу об «исчезнувших» и Аргентинской грязной войне. Газета «Трибун» отправила своего Лучшего, награжденного Пулитцеровской премией репортера-исследователя в Буэнос-Айрес. Поэтому не могло быть никаких сомнений, что разоблачение темных сторон жизни покойного мэра — всего лишь вопрос времени.
Полицейские офицеры стояли перед воротами особняка в конце подъездной дорожки, направляя движение машин. Гостей приехало больше, нежели ожидалось, и многие из них устремились к вдове и дочери мэра, как только те переступили порог дома. Алисия приняла искренние соболезнования нескольких доброжелателей, после чего извинилась и поторопилась выйти из гостиной.
— Ты в порядке? — спросил Винс. Они стояли у резных деревянных дверей библиотеки мэра.
— Да, я в норме. Честно. — Она видела, что ему хочется переговорить с ней с глазу на глаз, втайне от матери. Всю неделю Винс был очень мил и всячески их обеих поддерживал, но его явно что-то угнетало. Однако Алисия до поры до времени не хотела ничего знать. — Но мне нужно немного побыть в одиночестве.
— Что ж, побудь, — согласился Винс. — А я пока попробую раздобыть что-нибудь съестное.
Она поблагодарила его за тактичность легким поцелуем в щеку, вошла в библиотеку и закрыла за собой двери.
Сколько Алисия себя помнила, в их доме существовало неписаное правило: библиотека находится в полном и нераздельном владении мистера Мендосы. Правила, однако, для того и существуют, чтобы их нарушать, и Алисия считалась самой злостной нарушительницей. Было что-то очень комфортное, располагающее в этой заполненной книгами комнате, и Алисия всегда испытывала к ней сильное притяжение. Знаменитый аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес как-то сказал, что не может заснуть, если не окружен со всех сторон книгами. Возможно, сходное чувство Алисия привезла с собой из страны, где родилась. Ей стоило только взглянуть на корешки с названиями, чтобы совершить путешествие по своего рода мемориальной аллее, где вехами ее жизни служили книги — «Алиса в стране чудес», «Дон-Кихот», «Великий Гэтсби». Однако ее любимая коллекция аргентинских комиксов из серии «Мафалда» в один
