этого вы оставили работу… или вас вынудили ее оставить. Кто-то пригрозил вам. Вы не можете притворяться, что все уляжется само собой. Теперь не уляжется. Ваш сын мертв. Из-за этого в Гринвиче устроили «несчастный случай»? Почему убили Эй-Джея?
— Отстань от меня! — Паппи Раймонд оттолкнул руку Хоука. Тот видел, что старик пьян.
— Я пытаюсь раскрыть убийство вашего сына, мистер Раймонд. И я его раскрою, поможете вы мне или нет. Почему вы не хотите поговорить со мной? Почему не рассказываете, что вы нашли?
С каждым словом Хоука в глазах Паппи Раймонда нарастала злость.
— Ты меня не слышишь, сынок? — Он ткнул стаканом пива в грудь Хоуку. — Мне не нужна твоя помощь. Я без нее обойдусь. Уезжай отсюда! Уезжай домой!
Хоук схватил его за руку.
— Я вам не враг. Но вы едите себя поедом из-за того, что позволяете убийцам сына оставаться на свободе. Эти корабли приходили в порт пустыми, верно? Документы подделывались. Вот почему Эй-Джея убили. Никакого несчастного случая. Я это знаю. И вы это знаете. Вы мне не говорите, но кто-нибудь обязательно скажет. И я останусь здесь, пока все не выясню, даже если мне придется поставить палатку на вашей гребаной лужайке.
Толпа взревела.
— Иди сюда, Паппи, — позвал старика кто-то из его дружков. — Уэйд только что забросил трехочковый. Мы отстаем всего на шесть очков.
— Повторяю в последний раз! — Паппи буквально пронзил Хоука взглядом. — Уезжай домой.
— Нет, — покачал головой Хоук. — Я никуда не уеду.
Вот тут старик поднял руку и ударил. С прицелом у него было не очень, и попал он в плечо мужчины, который сидел рядом, а уж потом задел щеку Хоука. Чувствовалось, однако, что бить он умеет. Стакан вылетел из руки Хоука, разбился, ударившись об пол, брызги эля полетели во все стороны.
К ним повернулись соседи.
— Что тут…
— Что тебе от меня нужно, мистер? — Паппи схватил Хоука за рубашку. Вскинул вторую руку. — Разве ты не можешь вернуться туда, откуда приехал, и не ворошить прошлое? Хочешь стать героем, раскрыть чье-то преступление? Оставь мою семью в покое!
— Почему вы оберегаете этих людей? Кем бы они ни были, они убили вашего сына!
Паппи, с занесенным кулаком, наклонился к Хоуку, их лица разделяли несколько дюймов. От старика разило пивом и злобой.
— Почему? — Хоук смотрел ему в глаза. — Почему?..
— Потому что у меня есть другие дети! — В глазах Паппи горела боль. Кулак не опускался. — Вы не понимаете? Они забирают детей!
— Я знаю. — Хоук встретился взглядом со стариком. — Как раз это я знаю. Я тоже потерял ребенка.
Хоук что-то сунул в ладонь старика, когда подошли двое друзей Паппи и оттащили его, говоря, что старик перебрал, и предлагая купить пиво Хоуку. Они усадили старика за стойку, в которую тот и уставился, не обращая внимания на игру, крики, сигаретный дым.
В какой-то момент Паппи разжал кулак, посмотрел, что сунул ему Хоук. Его глаза широко раскрылись. Он повернулся к лейтенанту.
«Пожалуйста, — молчаливо, теперь уже с отчаянием на лице молил он. — Уезжай».
ГЛАВА 41
— Мама! — Саманта постучала в дверь спальни.
Карен повернулась:
— Да, цыпленок?
Карен сидела на кровати. Работал телевизор. Она даже не знала, что смотрит. Всю обратную дорогу думала только об одном: Джонатан мертв. Его сбил автомобиль, когда он возвращался домой с велосипедной прогулки. Трейдер Чарли хотел ей что-то сообщить. У него была семья, двое маленьких детей. И умер он, как тот юноша, в кармане которого обнаружилась бумажка с именем и фамилией Чарли, под колесами автомобиля. Если бы она не вспомнила о нем, не поехала к нему, они бы об этом никогда не узнали.
Саманта села рядом.
— Мама, что происходит?
Карен убавила звук.
— Ты о чем?
— Мама, пожалуйста, мы же не идиоты. Ты больше недели сама не своя. И не нужно иметь медицинский диплом, чтобы понять, что это не грипп. Что-то происходит. Ты в порядке?
— Разумеется, милая.
Карен догадывалась, что ее лицо говорит совсем о другом. Но разве могла она сказать дочери правду?
Саманта не сводила с нее глаз.
— Я тебе не верю. Посмотри на себя. Ты уже столько дней практически не выходишь из дома. Не бегаешь трусцой, не ходишь на йогу. Бледная, как призрак. Ты не должна ничего от нас скрывать. Особенно что-то важное. Ведь ты не больна, верно?
— Нет, дорогая. — Карен взяла руку дочери. — Я не больна. Честное слово.
— Тогда в чем дело?
Что она могла сказать? Что видела лицо мужа после его предполагаемой смерти? Что нашла деньги и фальшивый паспорт с кредитными карточками? Что Чарли, возможно, совершил что-то противозаконное? Что два человека, которые могли об этом что-то рассказать, умерли? Разве можно сообщать детям о том, что отец обманул их таким чудовищным образом? Карен не могла найти ответы на эти вопросы. Не могла причинить боль тем, кого любила больше всего на свете.
— Может, ты беременна? — не унималась Сэм.
— Нет, цыпленок. — Карен попыталась улыбнуться, но из уголка ее глаза покатилась слеза. — Я не беременна.
— Ты грустишь из-за того, что я уезжаю в колледж? Если грустишь, так я не поеду. Поступлю в местный. Останусь с тобой и Алексом…
— Ох, Саманта! — Карен обняла дочь, прижала к себе. — Я бы никогда, никогда так не сделала. Я горжусь тобой, цыпленок. Тем, сколько ты положила на это сил и времени. Я горжусь вами обоими. У вас впереди целая жизнь. И случившееся с отцом ничего не должно изменить.
— Тогда в чем же дело, мама? Вчера вечером я видела здесь детектива из Гринвича. Вы о чем-то говорили под дождем. Пожалуйста, ты можешь мне сказать. Ты всегда требовала от меня честности. Теперь твоя очередь.
— Я знаю. — Она откинула прядь волос с глаз Саманты. — Я всегда этого хотела, и ты меня не разочаровывала, верно?
— По большей части да. — Саманта пожала плечами. — Кое-что, конечно, оставляла при себе.
— Кое-что оставляла при себе. — Карен улыбнулась. — Значит, и мне так можно?
Улыбнулась и Саманта.
— Я знаю, что пришла моя очередь делиться, Сэм. Но сейчас сказать не могу. Пока не могу. Извини. Не все…
— Это как-то связано с отцом, мама? Я видела, ты разбирала его вещи…
— Сэм, пожалуйста, ты должна мне доверять. Я не могу…
— Я знаю, он любил тебя, мама. — Глаза Саманты заблестели. — Любил нас всех. Я надеюсь, мне повезет и я встречу человека, который будет так же любить меня.
— Да, малыш. — Карен крепко прижала дочь к себе. Обе заплакали. — Я знаю, малыш, знаю…
