Том 10. Вечера княжны Джавахи. Записки маленькой гимназистки

— Что приумолк, горный соловей? Аль струсил перед смертью? Почему не поешь свои песни? — спрашивает Хочбара торжествующий хан.

— Отчего не спеть — спою, если дозволишь мне это, повелитель! Но со связанными руками трудно петь. Прикажи развязать мне руки, — отвечает Хочбар.

Дал на это свое согласие хан.

— Пой! Чем слаще будет твоя предсмертная песнь, тем жарче станет разгораться янтарное пламя на костре, — произнес он, глядя с насмешкой в лицо Хочбара. — Подожди только: хочу, чтобы и дети мои были здесь. Пусть и они послушают последнюю песню разбойника, пусть посмотрят, какая участь ждет душманов.

И велит позвать детей своих.

Запел Хочбар.

И была его песнь сочна, как виноградная лоза, сладка, как шербет, душиста, как аромат розы в саду, ярка и блестяща, как солнце востока, смела и задорна, как ветер в горах…

Вот что пел Хочбар за минуту до смерти:

Слушайте, аварцы, песенку мою,
Слушайте, джигиты, то, что вам спою!
Расскажу в ней хану, как к нему давно
Лез Хочбар бесстрашный под вечер в окно.
И шальвары ханши, и убор для кос,
И бешмет любимый — все Хочбар унес!

Слушайте, аварцы, песенку мою,
Слушайте, джигиты, то, что вам спою.
У заснувших ханских молодых сестер
Снял с лилейных ручек праздничный убор,
Снял запястья, перстень — лучший хана дар,
Все себе присвоил, все украл Хочбар.

Слушайте, аварцы, песенку мою,
Слушайте, джигиты, то, что вам спою!
Ханского ручного, на глазах у всех,
Искрошил я тура под веселый смех.
Заглянул в овчарни и порой ночной
Всех баранов ханских взял к себе домой!
И угнал в аул свой, к матери моей,
Ханских златогривых дорогих коней.

Слушайте, аварцы, песенку мою,
Слушайте, джигиты, то, что вам спою!
Вот на кровлях саклей вой стоит и стон,
Плач несется скорбный овдовевших жен.
Не вернутся к бедным снова их мужья.
Всех в глухом ущелье их прикончил я.
Шестьдесят джигитов шашкой зарубил.
Шестьдесят молодок по миру пустил.

Слушайте, аварцы, песенку мою,
Слушайте, джигиты, то, что вам спою!
Знайте же, аварцы, удаль вы мою,
Знайте, все то правда, все, о чем пою.
Эта песня, знайте, мой последний дар,
На костер бесстрашно с ней взойдет Хочбар…

Хочбар схватил их на руки и бросился в пламя.

Заслушались, зачарованные пением, Нуцал и его слуги. Помутились их головы, застлались очи…

Двое маленьких детей Нуцала подошли к самому певцу: сын и дочь. Слушают песнь. Блестят детские глазенки.

И вдруг Хочбар метнулся к стоявшим у самого костра ханским детям, схватил их на руки и вместе с ними бросился в пламя.

— Вот тебе месть Хочбара, Нуцал, и его последний подвиг! — крикнул разбойник и снова запел свою песнь, под вопли и стоны детей и треск поленьев…

Кончена сказка — нет, не сказка, ибо она не выдумана, а сказание о том, что было на самом деле, если верить седым старикам.

Замолкла Барбалэ…

Молчит и Нина.

Два образа сливаются в один — образы Гирея и Хочбара…

Вспоминаются переданные через Абрека слова Хочбара:

«В последнюю минуту жизни не забудет он ее, Нину, и ее доброту… Не забудет…»

— Нет! Нет! Не Хочбар он… Не уснула еще в нем совесть!

И загорается в душе Нины молитва за Гирея…

Глава 6. Глупый Дев

Почему так тихо в Джаваховском доме? Почему чуть слышно ступает в мягких чувяках батоно-князь, сбросив с ног сапоги со шпорами? Почему встревоженно лицо Георгия Джаваха? И почему по изрытым морщинами щекам Барбалэ катятся слезы, а в глазах у Абрека и у старого Михако беспокойство.

Не мелькнет, как бывало, в тенистом саду лицо княжны-джан, не слышно райской птички ни на кровле, устланной коврами, ни в чинаровой аллее, ни в дальней беседке, увитой азалиями и ветвями диких роз. И сиротливо ржет в стойле одинокий Шалый. Где его хозяйка? Почему не мчится в горы с ним Нина-