несколько больше. Но Марсель меня знает. Привели меня туда Серена и Дэйв. — Пенни поежилась. — Ты понимаешь? Какой бы свободомыслящей я себя ни считала, в такое место я не могу явиться одна.
— Вопрос вот в чем, Пенни, — что мы будем делать, когда явимся туда? Предположим, мы найдем Серену, которая сидит за рюмкой абсента в компании совершенно неподходящей личности: какого-то жуткого уголовника или даже гангстера? Должен ли я гордо подойти к нему и сказать: «Сэр, вы совершенно неподходящая личность, убирайтесь отсюда к черту»?
— Ни в коем случае! Боже милостивый, нет! Сделать мы ничего не сможем, даже если и захотим. Кроме того, мужчина, о котором идет речь, может оказаться совершенно иным. Судя по намекам, которые отпускала Серена, я не сомневаюсь, что все мы его знаем. Когда я говорю «все», то, конечно, не учитываю тебя: ты слишком долго отсутствовал… В чем дело, Джефф? У тебя есть что-то на уме?
— Только то, что все это слегка смахивает на слежку. Разве девушка не имеет права на собственную личную жизнь?
— Конечно, имеет! Но если даже тот мужчина принят в обществе, это еще не гарантия, что он не связан с какими-то сомнительными или даже опасными делами. Я надеюсь, что тут нет ничего подобного; я от всей души надеюсь! Серена такая… такая сдержанная… и невероятно разборчивая!..
— Из чего следует, — с неприкрытой иронией предположил Джефф, — что ты и не сдержанная, и не разборчивая?
— Во мне нет и капли сдержанности! И хотя признавать это ужасно, в глубине души я страшно неразборчива! Это я и должна была откровенно сказать Серене, когда она сообщила мне…
— Когда она сообщила тебе — что? Прошлым вечером, перед тем, как нас прервал тот коп, которого Дэйв называет Старой Немезидой…
— Это было очень плохо, да? — с мягкой настойчивостью спросила Пенни. — И я снова вела себя как сущая идиотка. Как обычно. — Она на мгновение опустила взгляд. — Мы должны вернуться к прошлому вечеру, Джефф, и обсудить то, на чем остановились. Но пожалуйста, только не сейчас. Не сейчас, ладно?
— Как скажешь, Пенни.
— У тебя больше ничего нет на душе?
— Абсолютно. И если на то будет твое желание, дорогая, я весело отправляюсь прямиком к черту и оборву ему бакенбарды.
Они погрузились в молчание. Каждый был занят своими мыслями. После паузы, которая показалась такой долгой для Джеффа и такой короткой для Пенни, их окружили мигающие огни. Пенни была права: поездка действительно была недолгой, и едва только минуло десять, как Джефф увидел знакомые места.
Под высокими фонарными столбами, с которых лился бледный свет, Кэнал-стрит делала широкую дугу к югу и выходила к реке. Интенсивность движения заметно уменьшилась. Стоило пробыть лишь пять минут в центре Нового Орлеана, как вы начинали чувствовать беспечную атмосферу города и царящую в нем снисходительность к человеческим слабостям.
Поскольку Пенни опасалась вести машину по узким улочкам этого района, она оставила свой «Гудзон» на университетской стоянке, которую кое-кто продолжал называть Американской. Пешком они прошлись по Кэнал-стрит до Французского квартала. Миновав Бургунди-стрит и Дофин-стрит, они повернули налево, к тому проспекту, который искали.
Когда сгущалась темнота, Бурбон-стрит и слоняющиеся по ней обитатели этих мест выглядели так, словно оставались таковыми с тех пор, как появилась эта улица. Молодые люди шли, и плечо Пенни касалось предплечья Джеффа, а он чувствовал себя ее могучим защитником и покровителем.
— О чем ты сейчас думаешь, Джефф?
— Если ты спрашиваешь, то главная мысль посвящена тому, что ждет наши отношения. А вот вторая мысль…
— Да, так о чем вторая мысль?
— О сухом законе! — взорвался Джефф. Ругательства, которым он так и не позволил сорваться, он произнес мысленно. — Здесь сухой закон сколь нереален, столь же неестествен, каким бы он ни казался в Вене или Париже.
— Не сомневаюсь, что он неестествен. И, конечно же, нереален. Столько хороших напитков регулярно доставляют на кораблях, что их нехватка никогда не ощущается. Рыбаки из залива перехватывают суда на подходе, прячут ящики с бутылками под грудами креветок или устриц, где они и лежат, пока их доставляют в город. Это то, что мне рассказали друзья; в подробности меня не посвящают. «Туфелька Синдереллы»…
— Это заведение далеко отсюда?
— Довольно близко, почти рядом. Между Дамейн-стрит и Сент-Филипп-стрит, рядом с Лавкой кузнеца Лаффита. Джефф, ну почему они придумывают такие абсурдные названия? Ну вот, например, Дом Старого Абсента, вдруг выясняется, что этот дом — кузнечная мастерская? И без того хватает интересных мест, о которых не надо выдумывать легенды.
Джефф промолчал. По крышам, посвистывая, разгуливал ветерок. Когда они миновали перекресток Сент-Питер-стрит, он понял, что поблизости, должно быть, находится номер 7016 по Ройял-стрит, чей машинописный адрес был надежно спрятан во внутреннем нагрудном кармане и куда он собирался зайти на следующий день.
Когда они все по той же стороне улицы прошли три небольших квартала, Пенни потянула его за собой ближе к стене. Между двумя ветхими домами, с фасадами, соответственно, желтой и серой штукатурки, открывался мощенный кирпичами проход, который вел к парадным дверям третьего дома — в нем не было ни проблеска света, и он был почти неразличим в сгустившемся мраке.
Когда они едва ли не ощупью миновали проход, Джеффу показалось, что он слышит слабые звуки музыки. Пенни нажала кнопку звонка справа от входной двери. Дверь открылась, и можно было бы подумать, что внутри так же темно, если бы не пробивающийся свет из-за тяжелых портьер — они преграждали путь после трех ступенек от входной двери.
Мужчина, который встретил их, первым делом плотно закрыл дверь. Откинув в сторону одну из темно-красных портьер, так, чтобы свет упал на Пенни и на Джеффа, он с поклоном пригласил их внутрь. Он был смуглым, крепко сбитым молодым человеком в вечернем костюме с фалдами и с белым галстуком- бабочкой. Хотя Пенни называла его Марселем, он смахивал скорее на итальянца, чем на креола.
— Добрый вечер, Марсель. Этот джентльмен, мистер Колдуэлл, — мой друг.
— Добрый вечер, мисс Линн. Добрый вечер, сэр. Хороший столик на двоих рядом с оркестром?
— Если вы не против, Марсель, сначала мы хотели бы осмотреться в обоих помещениях. Кстати, мисс Хобарт здесь?
— Мисс Серена Хобарт, мэм? Нет, мисс Линн. Не видел ее, во всяком случае, сегодня вечером. Вы — завсегдатай заведения, мисс Линн. Милости просим любого из ваших друзей посетить нас.
Они вошли в холл, который можно было бы назвать и вестибюлем, очень просторный, но не глубокий. Пол в нем был покрыт плотным ковром багровой, белой и золотой расцветки. За стойкой, перекрывающей нишу в левой стене, восседала молодая особа. Не в пример традиционно сдержанному, даже спортивному облику гардеробщиц в ночных клубах, на ней было платье, скроенное по средневековой моде, в пышных оборках и с низким вырезом на груди, напоминающее наряды красавиц на том балу, с которого пришлось сбежать Синдерелле.
— Они приглашают сюда играть самые разные группы, — сказала Пенни, показывая на объявление в золотистой рамке. Хотя Джефф совершенно не интересовался оркестрами, он прочел, что «Туфелька Синдереллы» теперь принадлежит Томми Какому-То и его Мальчикам. Что тут же стало совершенно очевидно. Из-за открытой арки в задней части холла с фантастической яростью грянули аккорды, в которые вплелся тенор солиста, полный возрожденческого восторга:
