ворот рубашки и вытер тыльной стороной ладони лоб.
Вот это движение было совершенно лишнее: да, мешок, который сняли с головы пленника, насквозь промок от пота – но сейчас его лоб был совершенно сух.
Вернув руку на место, Султан поднял голову и хотел уже было ответить, но в этот момент губы его предательски задрожали.
Филин опустил камеру и выключил фонарь.
Султан тотчас же сел на корточки, упершись спиной в стену, спрятал лицо в ладони и весь сжался. Плечи его мелко подрагивали.
Филин опять направил на пленника камеру, взял фонарь и стал потихоньку отходить к тамбуру.
Вот же паскудство... Это просто отвратительный пленный! Неужели нельзя было найти кого-нибудь получше? Покрепче, покруче, позлобнее...
Передав мне фонарь, Филин включил на камере «паузу» и закрыл дверь.
– Свет.
Я включил фонарь.
Филин запер дверь на замок, жестом отправил нас с Федей на три ступеньки вверх и ткнул пальцем на дверь – я направил туда луч фонаря.
Из-за двери доносились горестные рыдания: оставшись в одиночестве, юный пленник перестал сдерживаться.
Филин вновь включил камеру, поднес ее к узкой щели между дверью и косяком и примерно с минуту держал в таком положении. Затем он выключил камеру и тихо скомандовал:
– На выход.
Мы поднялись, Филин закрыл верхнюю дверь на замок, ключи положил в карман.
– Есть сомнения по последнему фрагменту, – подсказал я. – Щель там совсем никакая – ничего не видно.
– Зато слышно, – Филин включил воспроизведение и дал нам послушать последний фрагмент.
Да, слышно. Немного глуховато, но вполне понятно: за дверью кто-то плачет.
Я смотрел на сноп света в небольшом дисплее, слушал...
И вдруг живо представил себе, что за дверью, в которую уперся прощальный луч фонаря, плачет мой ребенок. Мой маленький сын, похожий на меня, как две капли воды, человечек, в которого я вложил столько сил и эмоций, поднял, воспитал – возможно, самое дорогое для меня существо в этом мире... И теперь от моей расторопности зависит, увижу я его когда-нибудь, или он навсегда останется за этой непрошибаемой дверью.
– Наверное, весь в папу? – неожиданно для себя уточнил я.
– Султан? – Филин выключил камеру, забрал у меня фонарь и пошел к выходу. – Копия. Причем, не только внешне, но и характер, поведение – все перенял. Короче – папин любимчик...
Вот же скотство... Я никогда не женюсь! И всегда буду тщательно предохранятся: даю себе слово. У меня никогда не будет детей. На фига мне дети – чтобы их насиловали в парках, избивали до полусмерти и держали в погребах?! Не будет этого! Даже и не надейтесь...
Ну что, вам описывать кухню с баней? Наверное все бывали в таких помещениях, если даже своих нет – у друзей, или знакомых. Ничего особенного тут не было, все простенько и без излишеств, сделано своими руками – кто-то из хозяйкиных родственников наверняка имел склонность столярничать на досуге.
Федя принес из машины корзину с лещами, я взял ножи и уже было изготовился к массовому метанию чешуи на свежем воздухе (у кухни, под навесом, стоял стол), но вредный Филин очень некстати уточнил:
– Кто будет записывать обращение к Арсену?
– Кто такой Арсен?
– Папа.
– Так... А что мы делали в погребе?
– Писали «промо-ролик», – терпеливо пояснил Филин. – Теперь нужно по-быстрому сделать обращение, да пора уже все это отправлять по адресу. Чем быстрее отправим – тем быстрее получим ответ.
– А что будет в обращении?
– Как – «что»? – Филин поморщился. – Изложение ваших требований.
Эта мимика мне уже знакома – если проводить аналогию с предшествующей ситуацией, в которой такая гримаса была замечена, можно вывести примерное ее значение: дорогой сэр – я и не подозревал, что вы такой тормоз!
– Может, обойдемся без обращения? Просто позвоним ему, и скажем свои требования...
– Плохая идея.
– Почему?
– Он будет неадекватен. Наверняка выплеснет эмоции на того, кто будет звонить. Конструктива не будет точно, и, возможно, он в горячке обрубит себе все пути для маневров. В общем полемика предстоит неслабая. Я звонить не собираюсь, так что это будет кто-то из вас. Вы уверены, что сумеете победить в таком диалоге? У вас есть опыт такого рода?
– Нет, но...
– Короче. Кто будет записывать обращение? – Филин поставил камеру на стол и изобразил приглашающий жест.
Федя привычно выставил ладонь и ткнул пальцем в мою сторону.
Да-да, знаю – я птица-говорун и все такое прочее... Но я опять решительно не представлю себе, в каком формате составить это обращение, какие слова подобрать, в какой тональности... Как вообще обращаться к человеку, ребенок которого сидит у тебя в погребе?!
– Эээ... Может...
– Ты хочешь сказать, что это придется делать мне? – верно истолковал мое замешательство Филин.
– Да, если нетрудно...
– Ладно. С вас – «поляна».
– Да не вопрос! Как только закончим – так и сразу.
– Хорошо.
Филин зашел в кухню, поставил к стене табурет и водрузил на него камеру, повернув ее объективом к стене. Рядом поставил другой табурет, сел на него и на несколько секунд задумался.
– Есть предложение, – меня вдруг посетило озарение. – В сарае бензопила есть...
– Распилить Султана, и по частям отправить папе?
– Пффф... Нет, просто направить камеру на пилу – и наговорить обращение. Думаю, будет весьма предметно. А!? Еще было бы неплохо солидол с лезвия стереть, и фонарем подсветить. Ну, чтоб лезвие посверкивало. Зловещий такой проблеск...
Я сверился взглядом с Федей – как идея?
Федя радостно кивнул: идея что надо.
Филин внимательно посмотрел на меня и тоже одобрил:
– Если когда-нибудь доведется работать с психопатом или идиотом, можете попробовать. А в данном случае – не стоит. Это будет явный перебор. Через полчаса после получения записи Арсен придет в себя, начнет здраво размышлять и сразу сделает первый вывод: комедианты. Еще советы есть?
– Нет, – я густо покраснел. – Дверь закрыть?
– Да. Зайдите оба, садитесь и помолчите пару минут.
Мы последовали совету Филина – Федя сел на табурет, а я встал у окна, чтобы наблюдать за улицей на предмет пресечения всего подряд. В эту минуту меня обуревали два острых желания разом: дать себе в морду и быть хоть чем-то полезным общему делу. Сколько раз убеждался на практике: не стоит лезть с советами, добром это не кончится. Особенно, если тебя об этом не просят.
Филин поднял руку вверх, призывая ко вниманию, включил запись и тем же тоном, что разговаривал с нами, спокойно и деловито начал:
