— Груши!.. Да какие громадные!.. И вкусные, наверно!
— Берите! — улыбаясь, угощал Саша. — Я две съел. Так чуть не лопнул!
Девочки взяли по груше. А Витька Сапыкин стал совать груши в карманы и в рюкзак. Саша обозлился:
— Сапун! Чего запасаешься? Ешь. А ты всё в карманы. Вон Майя еще ни одной не взяла. Бери, Майя!
— Девочки, что вы делаете?! Так же нельзя. Немытые. Я потому и в изолятор попала… Там микробы разные. Лиза говорила… — забеспокоилась Вика.
— Подумаешь, гра-фи-и-ня какая! Я никогда не мыл. И ничего, — рассердился Саша.
— У-у-у-гу… она дура, — промычал Витька, быстро работая челюстями.
Вика намочила кипяченой водой из фляги уголок носового платка. Провела им по груше. И тотчас с жадностью стала есть. Груши были на славу. Слышался хруст и всхлипы втягиваемого сока. Все рты заняты… Когда утолили первый голод, раздался тихий мечтательный голос Нины:
— Вот бы хоть кусочек хлеба… Малю-ю-у-сенький!
Ей ответили только вздохи. Хлеба хотели все.
Медсестра Лиза перевязала ногу мальчишке из шестого отряда и усадила его на повозку с вещами. К счастью, оказалось просто растяжение. Подвернул ногу. Потом прибежал посыльный пятого отряда. Девочке стало плохо. Перегрелась на солнце… Потом Лиза вытаскивала занозы двум щеголям, решившим идти босиком… Она шла и с тревогой смотрела на шоссе. Ждала попутной машины, чтобы вернуться в изолятор. Но машин все не было и не было. Лиза нервничала. Лицо ее покрылось красными пятнами.
Так и дошла она с повозками, замыкающими колонну пионеров, до вокзала. Протискиваясь сквозь разноголосую толпу пионеров и вожатых трех соседних лагерей, затопивших привокзальную площадь, она долго искала начальника лагеря. Наконец нашла:
— За больными из изолятора машину послали?!
— Давно послал. Завхоз приедет и доложит мне…
У Лизы отлегло от сердца.
На самом дальнем пути станции — длинная шеренга вагонов, предназначенных для пионеров. Вдоль нее идет человек в промасленной робе и молотком на длинной ручке постукивает по колесам. Стукнет — и прислушается. А металл отвечает ему чистым звонким голосом: «динь-динь… дон-дон…» Не сомневайся, мастер, мы здоровы… Но что это?! Удар молотка вызвал зловеще сухой, дребезжащий звук ската. Трещина! Глаза мастера стали настороженными. Он записал номер неисправного вагона и пошел к голове поезда, еще внимательней остукивая и осматривая вагоны пионерского эшелона.
— Черт возьми! — мастер сдвинул на затылок фуражку с моментально вспотевшего лба. В буксу второго от паровоза вагона какая-то злобная рука насыпала песку, прикрыв его смоченной в мазуте тряпкой… Во второй, в третьей буксе — то же самое! Загорятся же в пути!
Мастер подхватил на плечо сумку с инструментами и побежал разыскивать начальника станции.
Завхоз уже собирался ехать за больными, когда к вокзалу подъехал маленький автобус с детьми из соседнего лагеря.
— Леня! Кого привез? — спросил завхоз знакомого шофера.
— Да больных же… Я тут и ваших прихватил.
— Вот спасибо! А я уже хотел за ними ехать. Будь другом: сдай их нашему врачу. Ладно? А то у меня дел по горло.
— Ладно! Сдам. Не беспокойся.
В суете задерганный завхоз не спросил: какие больные? Откуда? А шофер Леня привез только двух пионеров из горбольницы после операции аппендицита. Завхоз же доложил на бегу:
— Товарищ начальник лагеря, больных привезли. Сдали врачу… — и помчался по своим делам.
Перрон кипел. По нему в разных направлениях неслись волны пионеров, сшибались, крутились водоворотом. Вместо одиннадцати вагонов на первый путь подали только восемь. Тщательно разработанный план посадки полетел вверх ногами. В вагонах смешались не только отряды, но и лагеря. Пока ругались с начальником станции, надеясь выколотить три недостающих вагона, ушло драгоценное время. Единственной заботой стало никого не оставить на перроне. Пионеры штурмовали двери вагонов. Погрузочные команды из старших ребят кидали в окна рюкзаки, свертки, чемоданчики.
Поезд уже тронулся, когда из-за вокзала на перрон выскочил завхоз. Он бежал, прижимая к животу забытый в суматохе ящик.
— Да бросай же! — крикнул начальник лагеря.
И он наконец бросил. По цементной дорожке, жалобно звеня, покатились пустые бутылки из-под томата. Завхоз схватился за поручни, и ребята дружно втянули его в вагон.
Всю ночь начальники лагерей и вожатые со списками в руках бегали по эшелону — искали своих пионеров. Всматривались в лица спящих, уставших после такого трудного пешего перехода ребят. И облегченно вздыхали, поставив еще одну галочку против чьей-то фамилии…
Солнце повисло над морем. Огромная темно-синяя чаша, как магнит, тянула его к себе все сильней и сильней. И солнце обессилело в этой борьбе, стало падать, коснулось воды.
Как от раскаленного в горне железа, брызнули во все стороны и запрыгали, заиграли тысячекратно отраженные зеркалами волн его разноцветные лучи. А оно, погружаясь, будто обволакивалось паром. Он заклубился белыми легкими облачками над горизонтом. Ослепительный солнечный диск стал ярко- оранжевым. Потом — багровым. Виден уже только краешек солнца. Вот и он, метнув в небо яркий сноп лучей, исчез в волнах. Теперь лучи солнца остались только там, высоко над землей, над морем. Они, прощаясь, играли с облаками. Одни — золотили, другие — окрашивали в розоватый, красный, малиновый и еще какие-то причудливые цвета, которым и название-то нелегко подыскать…
Сергей отвернулся от моря… Так. Все ясно. Поезд уехал. Машина уже не придет. Они остались одни… И Сергей неожиданно почувствовал облегчение. Теперь нужно рассчитывать только на себя… Он слышал доносившиеся из открытого окна разговоры о грушах, о хлебе. Вздохнул. Подумал. И отошел в глубину сада. Вынул из кармана голубой блокнот и сел под пахучей алычей на перевернутую, почерневшую от времени колоду, служившую раньше кормушкой для скота. «Я — старший. Витьку считать нечего. Хоть он и старше на полгода, да что с него толку?.. Значит, я командир. А что делать? Одними грушами не проживешь… и домой ехать надо… Что делать?» Он открыл блокнот. На первых страницах мелкими фиолетовыми буквами записаны слова любимых героев из прочитанных книг. Тут и Овод, и Суворов, и Сергей Лазо… Он пробегал глазами по строчкам: «Букли не пушки, коса не тесак…» Нет, не то! «В науке нет широкой столбовой дороги. И только тот достигнет ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам». Так то в науке! А здорово!.. «Сияющих вершин»!.. Вот человек!.. Перевернул страницу. В сгущающихся сумерках, еле разбирая, прочел: «Капитан, потерявший уверенность, теряет власть на корабле. Он не может быть капитаном…» Правильно! Уверенность — вот что главное! И Сергей решительно записал на чистой странице: «Список изолятора». Перечеркнул «изолятора» и написал «гарнизона». Еще подумал, зачеркнул все и вывел: «Список отряда на 27 августа 1933 года», — и ниже:
