Началось все в тот вечер, когда Ленька опоздал на ужин. После отбоя у туалета состоялся разговор.
— Алька, тут близко есть яблочки — первый сорт!
— Я не полезу воровать.
— Чудик! Зачем воровать? Мы так возьмем. Тут садов без хозяев пропасть. Они ж их побросали и разъехались от голода.
— Врешь ты!
— Тю! Вот те крест святой! Чего ж добру пропадать? Мы не возьмем — другие возьмут. А то и погниют вовсе… Что, кишка тонка? Струсил?!
Алька больше всего боялся прослыть трусом. И пошел.
Ночь. Тихо. Темно. И страшно. Крадутся вдоль заборов, как разведчики… Когда уже нарвали яблок и стали перелезать назад через полуразвалившийся плетень, вдруг кто-то как закричит:
— Жюлик! Жюлик!.. Резыть будем!..
Выскочили из сада. А дядька бежит сзади и орет. В руках у него блестит что-то. Кинжал, наверно. Хорошо еще, что луна опять за тучи спряталась. Упали с Ленькой в кювет, затаились. Пробежал дядька мимо, не заметил. А они — сперва ползком по канаве, потом-проулком к горе, к ручью. Отдышались и влезли в окно» «склепа».
Утром Алька обозвал Леньку жуликом и пообещал, все рассказать начальнику лагеря. Ленька влепил затрещину. И подрались. А вечером Алька из седьмой палаты перешел жить во второй корпус. Хотел сразу пойти к, Андрею Андреевичу, да смелости не хватило. Решил Сережке-горнисту рассказать: пусть посоветует, что делать.
Но вечером Ленька отозвал Альку в сторону:
— Ты думаешь, я боюсь? Иди, говори. Я ничего не имею. Хочешь, я сам пойду и расскажу?
Алька опешил. Такого от Леньки он не ожидал.
— Только ты, дурак, подумай. Кому польза будет?.. Ну выгонят нас с тобой из лагеря. А ты про мать забыл?.. Вот то-то… Ей знаешь что? Проходу на фабрике не будет… Этот ваш Андрей хитрый: «Признайтесь, детки, не бойтесь»… А попробуй признайся! Враз по-другому заговорит… Знаю я их, фараонов. Насмотрелся.
С тех пор все безнадежно спуталось в Алькиной голове. Выходит, Ленька жалеет мать. А вот Алька — не жалеет?! И начальник может обмануть — из лагеря выгонит. Кому верить?.. А ребятам тогда как в глаза смотреть?.. Жулик! Братья Клещовы — жулики… И прощай лагерь, горы, море…
А может, это не «украл» называется? А как-нибудь по-другому? Ведь не нарочно же! И Ленька уверяет, что в темноте ошибся, не в тот сад залезли… И что ему сделается, Фаносопуле? Сколько тех яблок взяли… И опять же: не его яблоки. Говорят, чужие сады прикарманил. Кулак он. Сам жулик…
Нужно успокоиться и забыть. Будто ничего не было. Но Алька не может забыть и мучится.
Особенно плохо Альке с тех пор, как обнесли сад тетушки Ануш. Кто?.. Флаг чуть не на середине мачты болтается. Смотреть муторно. А может, тоже Ленька? Надо спросить.
Но при первых словах Ленька угрожающе надвинулся на Альку и процедил сквозь зубы:
— Ты, тюлька дохлая!.. Да я тебя за такие слова… Ты видел?! Дурак. Я знаешь какой авторитет у ребят имею?! Я, может, в комсомол подавать буду. Ты мне дорогу не заступай! — сплюнув под ноги оторопевшему Альке, он отвернулся и вперевалочку ушел прочь.
И правильно, что тюлькой дохлой обозвал. А если бы мне такое сказали?.. Человек в комсомол собирается, а я понапрасну…
Все как будто правильно. И все-таки Алька нигде не находил себе места. Может, сказать про яблоки?.. А мама?..
КОМПОТ
Вовка Иванов тоскливо глядел на флаг. Он сегодня опять не взлетел до самой вершины мачты.
Вовка вспомнил, как на другой день после открытия впервые в жизни поднимал флаг над лагерем. Он с ребятами так оборудовал свою палату, что и вожатая Зина Осипова, и дежурный по лагерю похвалили. А потом зашел сам Андрей Андреевич и сказал: «Молодцы! Это обязательно нужно отметить. Пусть старшие придут и у вас поучатся».
И правда — приходили. У Вовки от гордости горели щеки.
А на другое утро дежурный по лагерю объявил: «Пионер девятого отряда Володя Иванов, на флаг!» И Вовка на виду у всех пошел к мачте. Это только кажется, что расстояние до мачты двадцать шагов. Больше! Вовка идет очень долго. И все стоят, вытянувшись по стойко «смирно». Стоят пионеры всех десяти отрядов, стоят вожатые, барабанщики, Андрей Андреевич.
«Лагерный флаг поднять!»
Тотчас барабаны рассыпали дробь. Голос горна взлетел высоко над долиной. Флаг медленно поплыл вверх.
Того, что творилось в душе, Вовка еще не испытывал никогда в жизни. Мечты, одна смелее другой, промелькнули в голове. Вот он со знаменем в руках скачет на коне впереди полка в бой… Вот у шелестящего шелком знамени стоит он, а Первый Маршал Климент Ефремович Ворошилов подъезжает на тонконогом коне-красавце и привинчивает к его гимнастерке орден Боевого Красного Знамени.
И тут что-то случилось… Вовка открыл прикрытые на миг глаза и увидел: флаг застрял где-то посреди мачты. Лоб моментально взмок от страха. Так опозорился! Перед всем лагерем!
Сережка-горнист перехватил веревки чуть выше рук Вовки, сделал что-то и шепнул: «Давай!»
И флаг взлетел на вершину.
Вовка тоскливо смотрит на флаг. Тогда Сергей так легко распутал узелок. А теперь — и узла-то никакого не видно, а не взлетает. Значит, есть узел? Только как его распутать? Вот если бы знать!.. И Ануш не приходит к лагерю. И тут у Вовки мелькнула мысль. Он зашептал что-то соседу. Обернулся назад. Вожатая строго посмотрела на него.
После завтрака девятый отряд сбился в кружок возле столовой. Пошептались о чем-то, пошумели. И Вовка с Аней отправились к начальнику лагеря.
— Андрей Андреевич, мы можно к вам? Нас ребята прислали. Мы, это… делегаты.
Андрей Андреевич глянул на белоголового стриженного под машинку Вовку и круглолицую с пышными легкими волосами Аню. Они чем-то похожи друг на друга. Начальник невольно улыбнулся. Но увидел, как нахмурился Вовка, и погасил улыбку.
— Делегаты? Очень хорошо. Я вас слушаю.
— Андрей Андреевич! Мы всем отрядом решили. Мы три дня компот пить не будем. И все яблоки и сахар весь отдайте Ануш. Ладно? Мы и с другими отрядами поговорим. Они согласятся!
Начальник удивленно вскинул брови. Потом взял ребят за плечи и повел к скамейке.
— Что ж мы с вами стоим, делегаты? Садитесь.
Вовка глянул подозрительно, но глаза начальника не смеялись. И успокоенный, Вовка сел на скамью.
— Давайте обсудим. Вы правильно решили. Как настоящие ленинцы. Спасибо. Помочь Ануш, конечно, нужно.
Вовка заерзал на скамейке и победно глянул на улыбающуюся Аню. Подмигнул ей. Во! Знай, мол, наших!
— Только я вам советую, — продолжал начальник, — помочь ей вот в чем… Скажите, больному человеку приятно, если друзья не забывают его?
— Ага! Еще как! Ко мне всегда ребята приходили, когда я корью болел. Через стекло говорили. И задачки по арифметике показывали.
— Ну, вот! Обязательно сходите к Ануш. Ей тоже будет приятно. А ваше предложение я принимаю.
