Слышен только гневный голос начальника лагеря:
— …И вот снова ЧП. Это уже не ребячьи шалости. Отнять у вдовы, солдатки, то, чем она кормится, — это подлость!.. Так жестоко обидеть старую женщину, которая больше всех любит вас, лучше всех к вам относится… Вор плюнул нам в лицо. Опозорил перед населением всех нас: пионеров, комсомольцев, коммунистов…Все мы — одна семья; Мы, как матросы на корабле, связаны одной судьбой. И вот на глазах у всех человек упал за борт и тонет… И никто не видел, когда он упал? И никто не хочет спасти его?.. Где же наша рабочая гордость? Кто же мы тогда?.. Пионеры, товарищи или мещане, обыватели… Буду рад, когда товарищи вытащат упавшего на палубу. В десять раз больше буду рад, если он сам поднимется на наш корабль. Придет и скажет: «Это я! Я упал, но нашел в себе силы вновь подняться»… А пока помните: человек тонет!..
Когда на настоящем корабле человек падает за борт, приспускается кормовой флаг… У нас нет кормового флага. У нас флаг один. И пока человек за бортом, лагерный флаг будет приспущен…
ПОСЛЕ ОТБОЯ
После отбоя лагерь не спал. Ночные дежурные с керосиновыми фонарями метались от корпуса к корпусу, пытаясь навести порядок. Шум стихал. Но как только красноватые язычки фонарей «летучая мышь» исчезали за дверями, корпус снова гудел, как громадный стальной бак, по которому ударили кувалдой…
Невидимые в темноте спорщики кричали каждый свое:
— Думаешь, он придет? Черта с два!
— А флаг? Так до конца лагеря и не будем поднимать?
— Ха! Флаг! Нужен ему флаг! Будет себе яблочки рубать…
— Совесть? У кого совесть? Была у собаки хата… Дождь пошел — она сгорела…
— Все одно, что у матери украсть…
— Ануш, говорят, совсем больная лежит…
— А то как?! Вон у меня мамка, чуть что наделал — сразу за сердце хватается. А если б украл — померла бы!
— Вот бы узнать! Да как дать ему. Чтоб сто лет помнил.
— Ага! Дадут тебе бить! Выгнать к черту из лагеря!..
— Подумаешь: выгнать! Да за такое дело в тюрьму надо! В колонию…
— Ну и лез бы к Фаносопуле… А то, гляди ты, собака…
— А к Фаносопуле можно? Да? Все равно — украл.
— Если б было все равно — все бы лазили в окно! Скажет тоже! Он же кулак! Сам у всех ворует…
— Это ты брось! Красть нигде нельзя.
— Вот научил! А скажи: лучше б у кого? У Фаносопулы или у Ануш?
— Тю! Совсем дурной. Кого сравнил!
На секунду голоса стихают. И снова спор поворачивается к главному: придет или не придет виновник к начальнику лагеря. Слышны два звонких голоса:
— А ты бы сознался?
— А чего сознаваться? Я же не украл…
— А если б украл? Ну если б получилось так случайно?.. Вот хочется — хоть умирай, а денег нету?
— Я бы… я бы попросил. Она же сама угощает, когда мимо идешь.
— Ля! Ясное дело!.. А ты бы у Фаносопулы попросил?
— Нашел дурака. Он тебе угостит! Век помнить будешь…
В спор вплетается чей-то сипловатый голос:
— Эх, только б дознаться. Пока бы к начальству привел, я бы ему такую бубну выбил.
— Выбил. А если он сам тебе голову свернет?!
— Не свернет… Мы с Женькой сами любому свернем. Правда, Женька?
— Ага, — раздается басовитый голос Женьки. — Пусть попробует!
Бурное совещание вожатых по поводу ЧП подходило к концу. Андрей Андреевич встал из-за стола:
— Будем заканчивать, товарищи. Слышите, как шумят в корпусах? Повторяю: риск в этом, конечно, есть. Но идти на него надо. Если у нас настоящий коллектив — флаг скоро взовьется на вершину мачты. А если нет… Значит, у нас не коллектив, а просто сборище детей от девяти до пятнадцати лет. Где каждый за себя. И пусть… флаг не будет на вершине. Мы не доросли до чести…
— Позор! Этого не должно быть! — закричали вожатые.
— И я уверен — не может быть! Но не попытаться спасти человека — подлость. Равнодушие к судьбе человека — это самое худшее, что придумал и породил капитализм. И вы, комсомольцы, помните, что нет хуже отравы, чем ненавистная нам, коммунистам, проповедь обывателя: «Моя хата с краю…» Наша задача в том, чтобы в лагере не было равнодушных. Чтобы не позволить совесть пионерскую заглушить угрозами. Твердый распорядок дня! Малейшее нарушение здорового ритма должно привлечь ваше внимание… О том, что и как делать, мы уже договорились. Вопросов нет?.. Тогда пошли в отряды. И чтоб никакой паники…
У невысокого каменного забора, окружающего церковный двор, на траве сидят трое: Арка, Боб и Сергей.
— Не знаю, ребята, — приглушенно говорит Сережка, — подумать надо. Чтоб не напортить…
— Как же это, Серега? — гудит удивленный Боб. — Почему ты не знаешь?.. Всегда знал, а сейчас…
— А что тебе знать? Ты не знаешь? Я знаю! Нужно найти и ноги повыдергивать! — яростно шипит Арка.
Сергею кажется, что он видит в темноте горящие гневом глаза Арки. И он на миг позавидовал товарищу. Арка уверен. Ему все ясно. Эх, если бы Сергей был уверен! Знал, что делать. Как надо делать. Нарочито резко, чтобы охладить Арку, он говорит:
— Ты знаешь?! Ничего ты не знаешь!.. Ну мы будем искать. Перевернем весь лагерь. Да? Взбудоражим. Другие тоже начнут искать, подозревать друг друга… Андрей Андреевич запретил это. Понимашь? За-пре-тил!
— Хо! Подумаешь, запретил. Ты думаешь, что раз Андрей начальник, так он уже самый умный? — Арка запнулся. Понял, что хватил через край. — Ему что? Не у него сад оборвали. Думаешь, жулик сам придет? Дурак он тебе! Найти надо… Не хочешь искать? Ну и иди ты… Мы сами с Бобом найдем! — Арка поднялся на ноги: — Тебе, выходит, тоже наплевать на Ануш. Сам обещал: «Мы найдем этого шакала!» Начальника испугался. Да я…
Сергей вскочил так резко, что Арка шарахнулся в сторону и стукнулся головой о забор. Голос Сережки дрожал:
— За такие слова… морду бьют…
— Серега! — вскрикнул Боб, становясь между ними.
— Не бойся, Боб! Умным бьют, а не таким баранам… Хочешь в Шерлока Холмса поиграться? Пойми, дубина, это же не игрушки! Флаг… красный флаг приспущен… — Сергей повернулся и ушел в корпус.
Боб долго не мог заснуть. Слева от него койка Сережки, потом — Аркина. Сережка лежит тихо. Не поймешь: спит или нет. А койка Арки еще с полчаса визжала всеми пружинами. Потом стихло…
Арка и Боб давно, еще с прошлого года признали лагерного горниста Сережку Синицына своим вожаком. И не потому, что он отличался какими-нибудь необыкновенными подвигами. Просто с ним всегда было интересно. Сергей всегда умел находить дело, которое было по душе остальным.
То задумает построить плотину на пути горного ручья, подмостки из толстых дубовых плах. И
