и была у отца четвертой дочерью. С раннего детства узнала нужду и тяжелый крестьянский труд. Здесь же, и маленьком армянском селенье на берегу стремительной горной реки Занги, встретила она спокойного кряжистого сапожника Анастаса Хачикяна. Вышла замуж и переехала с мужем в Ереван.
Но и там, в этом большом шумном городе, где полновластными хозяевами были чиновники царя и местные богатеи, жилось не лучше, чем в селе.
Они мечтали собрать денег, уехать из города и купить маленький клочок земли, построить на ней свой домик, вырастить сад.
Но год шел за годом, а, как ни старались Анастас и Ануш, их заработков хватало лишь на то, чтобы не голодать вместе с детьми и платить хозяину за квартиру.
И все же мечта о своей земле не покидала Ануш ни днем, ни ночью. Ей часто снились чудесные сны.
…Стоят деревья в весеннем наряде. Белыми, розовыми цветами опушены ветви. Меж ними играет теплый ветер. Тихо, беззвучно слетают невесомые лепестки и атласным ковром устилают землю. А на ветвях, там, откуда они только слетели, уже наливаются соком, набирают силу, на глазах зреют под южным солнцем, сами похожие на маленькие солнца, золотистые мандарины. Нежно румянятся бока яблок. Большие, черные, маслянистые сливы, похожие на громадные капли застывшей смолы, висят гроздьями и гнут к земле тонкие ветки… Богатый урожай. Сказочный! Не удержать его обессилевшим ветвям. И заботливые руки ставят под них подпорки… подпорки… Белые, не успевшие потемнеть от дождей и солнца палки, колья заплетаются колючими ветвями кустарника — вырастает невысокий заборчик. А за ним, в глубине сада, встает дом. Маленький, построенный своими руками. С веселыми окошками. На открытой веранде играют дети…
Улыбаясь, Анастас слушал Ануш и, прихватив на обед кусок сыру с лепешкой, спешил на работу.
Если бы Ануш встретила Анастаса за углом улички, увидела его лицо, сдвинутые к переносью широкие брови, накрепко сцепленные зубы и тоску, страшную тоску в глазах, она бы, наверно, никогда больше не рассказывала ему своих радужных снов.
Анастас не шел, а будто бежал, сжимая почерневшие от сапожного вара пальцы в громадные кулаки. Потом замедлял шаг и брел, ничего не видя, в хозяйскую мастерскую. Он знал: не убежать ему от нужды, от подвала, куда и солнце-то заглядывает только к вечеру всего на пять минут и, скользнув по стенам, поспешно прячется за горы. Он уже давно не верил в то, что сможет когда-нибудь купить землю, зажить по-человечески… Но Ануш верит. Это дает ей силы.
От Петроса, брата Ануш, который еще пятнадцатилетним парнишкой уехал на заработки и работал на цементном заводе в Новороссийске, три-четыре раза в год приходили письма. В каждом из них он рассказывал о плодородных, никем еще не занятых землях на Черноморском побережье, о богатых садах и виноградниках, дающих громадные урожаи.
Эти письма читали и перечитывали до тех пор, пока на бумаге уже начисто не стирались карандашные строки. Хороши земли! Но как преодолеть тысячеверстный путь? Где взять денег на дорогу?.. И путешествие к сказочной земле откладывались год от года.
Может, и не собрались бы никогда покинуть Ереван, но по кварталам бедняков пошел тиф. Страшная болезнь перекидывалась с дома на дом. У соседей за стеной заболел и умер старший мальчик.
И тогда, спасая детей, они решили уехать к Петросу в Новороссийск. С тремя детьми, старшему из которых, Григору, было семь лет, они покинули Ереван…
Их небольшие сбережения кончились, едва они добрались до Сухума. Анастас целыми днями бегал по городу в поисках работы. Но в городе было много своих безработных. Ему отказывали везде.
От селенья к селенью кочевали они по Черноморскому побережью. Жили на гроши, которые иногда удавалось заработать Анастасу то в порту на срочной погрузке, то у богатого виноторговца на сборе винограда.
А когда до Новороссийска оставалось всего около сорока верст, случилось страшное. Тиф догнал их в дороге. В маленьком приморском городишке заболели дети. Малыши метались в жару, бредили, сгорали на глазах. Они жили в деревянном сарае около пристани, где Анастасу посчастливилось наняться грузчиком. С утра до вечера таскал он громадные тюки с турецких фелюг.
Но когда подрядчик узнал, что дети заболели тифом, он прогнал Анастаса с работы и приказал немедленно убираться на все четыре стороны. Прибыли санитары и руками в резиновых перчатках выбросили их пожитки на улицу, залили вонючей карболкой весь сарай. Пришлось уходить…
Никто не хотел везти больных. Наконец, Ануш удалось уговорить старого рыбака, возившего на хозяйской телеге рыбу в город, довезти их до Новороссийска.
Они выехали. И перед первым же селеньем в пути умерла трехлетняя дочь… Анастас с почерневшим от горя лицом сколотил из дощечек от упаковочных ящиков маленький гроб. И вечером отнес его на кладбище. Еле увел Ануш от могилы.
Из большого, сильно потрепанного брезента, оставленного возницей, устроил Анастас жилище — палатку на пустующем, никем не занятом месте посреди селенья, у самого подножья горы.
На второй день умер младший сын Мкртыч. И Ануш закаменела. Запеклось сердце. Не было больше слез. И когда через несколько дней свалился в тифозной горячке Анастас, она даже не заплакала. Молча ухаживала за больными. Не было денег, пищи, не было лекарств. Не было надежды. Но она ходила, еле переставляя ноги, к роднику и поила умиравших ключевой водой.
Они бы умерли все. Но на третий день, после того как заболел Анастас, утром заглянул к ним в палатку под горой старый русский фельдшер Иван Антонович. Посмотрел и ушел. А через час вернулся с коричневым кожаным саквояжем, наполненным едой и лекарствами, со свертком из шерстяных серых одеял. Заставил Ануш лечь, и она послушалась — легла, вернее, упала без сил.
Две недели фельдшер и Ануш ухаживали за больными. Иван Антонович приносил лекарства, еду. А когда начались осенние ливни, перевез их в свой дом на краю села.
Быстро поправлялся семилетний Григор. Потом полегчало и Анастасу. Ануш же болезнь обошла. Весной они снова перешли жить в палатку под горой и с разрешения сельского начальства стали строить себе жилье.
Не видать бы им своего домика, если бы не Иван Антонович. Взял он Анастаса к себе на службу кучером, на линейке возить к пациентам. Но работой не отягощал. Отправляясь в соседнее селенье, иногда говорил:
— Оставайся, Анастас. Я сам поеду. Ты лучше что там надо по хозяйству делай.
А частенько и коня давал для перевозки бревен и других работ. Так быстро, в полтора года, обзавелись они своим домом, своим клочком земли.
Земля… Разве знают ей цену люди, всю жизнь прожившие в городе!.. Сколько труда вложили они в этот каменистый участок, поросший травой и кустами. Кирками долбили крупные камни. Оттаскивали и складывали забором глыбы, скатившиеся с горы. Возами возили, носили плетенками ее, жирную, плодоносную землю, из ущелья на свою каменистую, белеющую даже во тьме делянку. Заложили маленький сад. Первый в жизни свой сад. Сколько радости было, когда впервые зацвели абрикосы и яблоньки.
А вскоре расстались они с Иваном Антоновичем. Перевели старого фельдшера на работу в глубь России. Расставаясь с ним, плакали. Этот простой душевный русский человек сделал для них все, что только было в его силах.
Очень трудно жили до самой революции.
В 1914 году Анастаса взяли на германскую войну. А через год, летом, вернулся он без трех пальцев на левой руке и с вечно рвущим душу кашлем, от которого сотрясалась его когда-то такая могучая, а теперь ссутулившаяся спина. Надышался рядовой Анастас Хачикян желтого удушающего газа иприта, пущенного немцами. И отправили его после госпиталя в тыл на родину, доживать свой век.
Тянулись руки отставного солдата к работе, к земле. Но нагнется он, понатужится — и долго-долго кашляет, сплевывая кровь. Пять лет промучился Анастас и умер, оставив Ануш одну с сыном. Умирая, просил:
— Не бросай дома. Не уходи с земли, где лежат наши дети. Вырасти Григора честным человеком…
И Ануш вырастила сына. Стал он объездчиком в лесничестве. Женился. А в 1932 году, когда из-за
