помещать в штрафной» барак и не кормить совсем… От побоев и истощения каждый день умирали люди. И только тогда, чтобы удостовериться, что пленный действительно умер, появлялся, фельдшер-японец.
Однажды группа военнопленных решила бежать. Кацумата, узнав об этом от шпиков, лишь ухмыльнулся: «Пусть прогуляются». Но когда ночью беглецы спустились к океану, на мысу вдруг вспыхнули прожектора. И Кацумата, на глазах специально приглашенных для, этого зрелища офицеров, хладнокровно расстрелял их, из пулемета.
Количество людей изо дня в день все уменьшалось. Но это не беспокоило коменданта лагеря военнопленных. Он требовал других. И ему присылали снова и снова. А через какое-то время и эти «свежие» рабы умирали. Их тела сбрасывали со скалы в океан, прямо в стаю вечно круживших тут акул.
Зато темпы строительства были очень высоки. Инспектирующий генерал остался доволен. А Кацумата стал капитаном.
Когда же все работы были закончены, ему снова оказали доверие. Под его личным наблюдением ночью всех оставшихся пленных загнали в трюмы двух старых негодных барж. На рассвете буксир вывел баржи далеко в океан. Едва солнце показалось из воды, сторожевой корабль выпустил по ним торпеды. Взметнулись к небу столбы воды, куски дерева, огонь и исковерканные человеческие тела.
Капитан Масаносукэ Кацумата на катере еще долго кружил на месте взрыва. Не выплыл бы кто… И на том же катере отправился лично доложить генералу, что военная тайна надежно спрятана на дне океана. Операция «Встающее солнце» выполнена.
Через месяц храбрый, доблестный самурай капитан Масаносукэ Кацумата был награжден орденом «Восходящего Солнца».
Возвратясь в свои дома и найдя там все нетронутым, жители Акапу очень удивились и обрадовались. Кроме нескольких пулевых пробоин в стенах, все было цело. Но еще больше удивились они, когда узнали, что, хотя лавочники увезли с собой все продукты, рис все-таки будет. Комендант даст его из военных запасов.
— Не может быть! — сомневались одни.
— У них все может быть! — настаивали другие. — Комендант Син-ици-сан сказал: «Это ваш рис!.. Армию одевает и кормит кто? Народ! А народ — это вы!.. Сейчас армии нет. Значит, рис этот ваш»…
— Странные эти русские, — удивлялись старики. — Все у них наоборот… Сколько мир стоит, всегда было так: солдат брал. Всегда только брал… А эти ничего не берут. Да еще отдают нам рис — свою военную добычу… Странные люди…
— А нет ли тут какой-нибудь хитрости? — спрашивали наиболее осторожные.
Но русские давали рис исправно, каждый день. И не брали никакой платы.
По вечерам прямо на дощатой пристани свободные от наряда солдаты устраивали танцы под баян. Крутили заигранные пластинки на стареньком патефоне. Так как других кинолент не было, три вечера подряд смотрели одну и ту же картину — «Поднятая целина». Пели песни. Русские песни японцам понравились.
А днем нередко со стороны длинных сараев, где развешивают для просушки коричневые гирлянды пахнущей йодом морской капусты, слышался типично японский, звонкий девичий голосок, ведущий знакомую мелодию:
Ловкий и сообразительный Сандзо Такита пришелся по сердцу русским солдатам. Разведчики смеялись, вспоминая, как Сандзо перехитрил сержанта Сидорова и ефрейтора Колю Круглова, удрав от них на склоне вулкана.
Зато и Сандзо именно к ним да еще к капитану Синицыну выказывал наибольшее расположение. В свободное от дежурства время они с Сандзо и другими мальчишками частенько ловили рыбу или упорно овладевали с его помощью японским языком. И ученикам, и учителю приходилось нелегко. Но зато Сандзо уже через неделю мог довольно сносно произносить десятка два русских слов. Здоровался и прощался Сандзо со всеми только по-русски: «Добири утира, Сидоро!..», «До сивиданий ноци, Колья». Круглова он звал только по имени, а Сидорова — по фамилии.
Капитану Синицыну часто требовалось вызвать в комендатуру того или другого жителя. Чтобы разыскать его, посыльный, не знающий японского, тратил нередко час, а то и больше. Были и совсем курьезные случаи…
Однажды Коля Круглое получил приказание: вызвать к коменданту плотника Мицу Таро. Записав на бумажке имя, Круглов сунул ее в карман, закинул автомат за спину и отправился.
— Мицу Таро! Мицу Таро!.. — кричал он, подходя к очередному дому. Никто не отзывался. И Коля шел дальше. Где-то на середине пути он засмотрелся на девушку, чинившую сети, и забыл, что кричать. Обшарил карманы — нет бумажки! Наверно, выронил, когда закуривал. «Что же я теперь капитану скажу?» — холодея, подумал Коля. И тут память услужливо вынесла на поверхность два японских слова. «У-у-у!! — обрадовался Коля. — Вспомнил!» Закричал ефрейтор от радости громче прежнего. С расстановочкой, чтоб все поняли: — Мидзи… Фуро!.. Мидзи Фуро!..
Теперь из домов почему-то стали выскакивать женщины с озабоченными лицами и что-то объясняли ему. Коля не понимал. Сердился. И снова спрашивал:
— Мидзи Фуро есть?.. Нету?.. Так чего ты кричишь?! — и, сердито махнув рукой, шел дальше…
Он вернулся в комендатуру через час и доложил:
— Товарищ капитан! Плотника Мидзи Фуро в поселке не обнаружено!
— Как? Как? Повтори! — в серых глазах капитана запрыгали веселые искорки.
— Мидзи Фуро, товарищ капитан! — браво повторил Коля.
— Так вот кто начальник паники! — сказал капитан и расхохотался.
Оказывается, пока Круглов ходил и кричал, у капитана в комендатуре перебывали почти все хозяйки из поселка и, кланяясь, заверяли, что, как приказал комендант, баня скоро будет готова…
Память подвела Колю. На поверхность всплыли два сходных по звучанию, но совсем неподходящих слова: «вода» и «баня».
Быстрее всего справлялась с подобными поручениями «легкая кавалерия», или «лекалери», как говорили япончата.
Сандзо с товарищами целыми днями играл где-нибудь поблизости от комендатуры. Выйдет капитан и крикнет:
— Легкая кавалерия! Ко мне!
И тотчас откуда-то из-за угла дома или из-за штабеля досок выскакивает табунок ребят и, топоча, как настоящие жеребята, деревянными подошвами гэта, бежит к комендатуре. Сандзо, как заправский самурай, выпячивает грудь и командует:
— Ки-о цукэ![27] — и докладывает: — Синь-ици-сан! Лекалери тута!
— Ясумэ![28] — тотчас откликнется, смеясь, Синицын и дает «лекалери» задание.
Взметнув песок перекладинками гэта, «лекалери» несется выполнять поручение. И вскоре нужный человек уже отвешивает низкий традиционный поклон у двери Синь-ици-сана.
По приказанию капитана за хорошую службу Сандзо с товарищами каждый вечер получали от старшины пару банок любимого мандаринового компота и мешочек вкусных армейских галет с леденцами.
