Отчего солдаты любили человека, с которым за три года редко кому из них доводилось говорить лично? Оттого ли, что он был сед особой сединой моложавого лицом человека и эта седина говорила о том, что пришлось ему когда-то пережить; оттого ли, что он часто совершал парашютные прыжки вместе с разными подразделениями; оттого ли, что каракулевая папаха или фуражка всегда лихо сбиты у него чуть набекрень, и в этом было что-то мальчишечье; оттого ли, что при этом знали, что в партию он вступил осенью сорок первого года; оттого ли, что над левым карманом полевой гимнастерки была у него Золотая Звездочка. И уже потом, после демобилизации, на гражданке, будто невзначай вставлялось в разговор: «А вот у нас батя был мировой мужик… Герой!..» Словно то, что батя был Герой, выгодно отличало людей, служивших под его началом, от всех прочих. Да, верно, так оно и было…
— Слыхал? — сказал Ярцев. — Позавчера в первом батальоне минометчику телеграмма пришла, мать тяжело больна. А парень из Киргизии. Телеграмма пришла после отбоя; тыр-пыр, да куда денешься…
Они с сержантом на квартиру прямо к бате. Молодец сержант, сообразил… Батя в гостях — они в гости. Он с ними из гостей в полк поехал, начальника штаба вызвал… За пять минут все оформили и — до вокзала на машине…
Сметанин знал историю, которую рассказывал Ярцев, но ему было приятно ещё раз её услышать, ещё раз почувствовать ту прочность и слаженность, которую придавал общей жизни полка его командир.
Старшина Каменюк писал домашнее сочинение.
Он писал старательно и когда макал перо в белую непроливайку, стоящую посреди стола, то аккуратно обносил ручку круговым движением около тетради, чтобы не упала клякса.
— Сережа, посмотри, здесь нужны запятые?..
— Надо, товарищ старшина, это деепричастный оборот…
— Все… все… Вспомнил…
Старшина Каменюк посмотрел на пол, покашлял и сказал:
— Надо бы ещё раз пол помыть перед сдачей наряда…
— Мы же уже мыли, товарищ старшина, — сказал Сметанин.
Ярцев за спиной старшины махнул рукой:
— Ладно… Давай, Серега, морского кинем… Мыть пол выпало Ярцеву.
— Второй раз мою… Везет… Ты бы за почтой сходил, Серега… — попросил Ярцев.
— Это мы можем, — сказал Сметанин. — Товарищ старшина, я за почтой…
— Иди… Придешь, я сочинение допишу, проверишь…
Сметанин вбежал в библиотеку.
— Здравствуйте, Нина Васильевна, — громко и весело сказал он. — Нашу почту ещё не забрали?
— Вот она у меня отложена, для связистов третьего батальона. Что это вы такой… — она сделала неопределенный жест рукой, — легкий…
— Лето, Нина Васильевна. Уже лето!
— Весна и… девятнадцать лет… Что может быть лучше, — вздохнула Нина Васильевна.
— Уже двадцать в этом году…
— Какая разница… Молодость…
— Так и вы же не старая… — Сергей сказал и покраснел.
— Ну, спасибо, — засмеялась она.
Сметанин быстро перебрал письма.
— Ярцеву целых два…
— А вы почему писем не получаете? — спросила Нина Васильевна.
— Некому писать, — беспечно сказал Сметанин. — Да так оно и лучше… А что это вы сочиняете?
— Контрольную по немецкому… Я заочно учусь в педагогическом, на четвертом курсе… У меня к вам вот какая просьба: полк переезжает в лагеря, и часть библиотеки придётся перевозить туда… Поможете?
— Конечно, Нина Васильевна, если отпустят…
— Я попрошу ваше начальство…
— Побегу, Нина Васильевна. — Сметанину было приятно называть её по имени. — Меня ждут…
— Ты что долго? — спросил Ярцев. Он уже заканчивал мытье пола и стоял в гимнастерке с засучёнными рукавами, отжимая тряпку в ведро.
— Два письма тебе, — сказал Сметанин.
Швырнув тряпку в ведро, так что полетели во все стороны грязные брызги, Ярцев вырвал у Сергея свои письма и отошел с ними к окну.
— Где старшина сочинение оставил? — спросил Сметанин.
— В столе, — тихо проговорил Ярцев.
Сметанин достал тетрадь и начал её бегло просматривать.
— У него с деепричастными оборотами слабовато, — сказал он.
Вдруг Сергей услышал за спиной сдавленный стон.
— Ты что, Валька? — обернулся он к Ярцеву и увидел письма, валяющиеся на непросохшем полу.
— Она замуж вышла, — глухо сказал Ярцев. — Она вышла замуж… — Валентин медленно раскатал рукава гимнастерки, аккуратно застегнул их. — Я так и знал.
Сметанин молчал, не зная, что сказать.
С улицы донесся гудок машины.
— Ноль восьмая, — сказал Ярцев, чувствуя комок в горле. — Пойду документы посмотрю.
Он шагнул к дверям, желая одного — не заплакать на глазах у товарища.
— Дневальный! — закричал, вбегая на КПП, шофер ноль восьмой. — Уснули?
— Не ори, — грубо сказал Сметанин. — Машина не пожарная…
XII
Выходной день был объявлен неожиданно, среди недели. Десять дней кряду, сразу после переброски полка в летние лагеря, одновременно шла подготовка к инспекторской проверке и устройство лагеря. Поставили палатки; перебрали драночную крышу; покрасили белым и голубым солдатскую столовую, похожую на огромную незастекленную веранду, со столами и скамьями на столбах, врытых в земляной пол; отремонтировали гауптвахту, уже третью неделю, впрочем, пустовавшую, и обнесли участок земли перед ней колючей проволокой — как было положено. ещё отремонтировали каптерки, учебные классы, склады… Через десять дней на холме среди сосняка, в зеленой пене молодых берез уже стоял и жил строго размеренными часами белый чистый городок. В то же самое время, пока шли эти строительные работы, подразделения тренировались в стрельбе. Роты почти ежедневно проводили тактические занятия на длинной, пологой, изрытой рыжими окопами горе, прозванной солдатами Сапун-горой за те повторяющиеся её штурмы, которые были в жару изнурительны и нелюбимы.
Неожиданный выходной был радостью для людей, утомленных тяжелой, но необходимой работой.
— Мужики! Я знаю место! — кричал Панкратов, босиком шествуя впереди всех и размахивая сапогами, которые он нес в руках.
Вдыхая сладкий запах белых зарослей цветущей черемухи, по влажной тропинке выбежали к излучине. Между кустарником и урезом воды, на самом изгибе реки желтела проплешина пляжа.
— Купаться осторожно! Только осторожно! — повторял Иванов.
Едва Сметанин вместе со всеми выбежал из сжатой черемушником долинки на открытое место, едва
