Журнал `Юность`, 1973-3

Излетом птиц из лета
Не кончится июль.
Тоска в глазах Изета,
Как абсолютный нуль.
В кюветах придорожных
Опавшая листва.
И одинок художник
Под деревом родства.
Из тьмы времен, из света
Идет его стезя.
И из судьбы Изета
Изъять любовь нельзя.
Под знаком зодиака
Слепая ночь черна,
И каждая собака
Своим зубам верна.
Ломает смету лето,
И рушится уют.
И соловьи рассвета
На дереве поют.

Мире Олечкович

Я окружил себя стеною,
Мне не найти проход в стене.
Все ниспровергнутое мною
Теперь на плечи давит мне.
Несу свой груз любви и фальши,
И застит зренье пелена.
Иду в упор к стене, но дальше
Отодвигается стена.
Мне надо выбраться из круга,
Переступить проклятый круг.
За гранью страха и испуга
Увидеть вольной воли луг
И вдруг понять: что там не ново,
Что он на замкнутый похож.
В нем тот же строй, и то же слово,
И так же слово точит ложь,
И так же оживает слово,
И дождик пестует траву.
А круг смыкается, и снова
Я страстью вырваться живу.

Валентина Творогова

В ожидании самолёта

В прозрачном кубе аэровокзала
Гул самолётный бился о стекло.
И где-то рядом женщина сказала:
— Народ собрался. Что произошло!
Пусть людям любопытство их простится.
Но в шумном зале, в аэропорту,
Огромный беркут — сказочная птица! —
Смотрел на улетающие «Ту».
Как будто взял и сопоставил кто-то
(Так хронику монтируют в кино)
Две мудрости, два мира, два полета.
И только небо было им одно.
А беркут крылья вскидывал устало
И небо к самолётам ревновал.
И в неуклюжих птицах из металла
Своих собратьев он не признавал.
Косился он орлиным желтым оком
На крылья неожиданной родни
И ждал с недоуменьем и упреком:
— Ну что же ты, хозяин, объясни!
А тот сидел, скуластый и раскосый,
И, мудро презирая суету,
В ответ на восклицанья и расспросы
Спокойно трубку подносил ко рту,
И сквозь толпу смотрел невозмутимо,
И видел все, не видя ничего,
И вспоминал, прищурившись от дыма,
Как сладок дым над юртою его.

*

Перепутаю даты и лица,
Позабуду, кто прав, кто неправ.
Но опять попрошу повториться
Хор дождей и молчание трав.