Ада ЛЕВИНА
ТОРОПИСЬ К НАЧАЛУ
Казалось бы, прекрасное письмо. Ему можно только обрадоваться, и ответ на него может быть только один: вот, мол, Коля, адреса ударных-73, упаковывай вещи, желаем удачи!
Но, признаюсь, я не хотела бы, чтоб Коля получил такой ответ. Письмо Коли Попова вызывает, кроме радости, ещё и сомнения. Особенно вот эта его строчка: «Я хочу попасть в начало стройки северной, сибирской, где мороз, где гнус и мошкара».
Как живо напомнили они мне другие строчки из заявления такого же парнишки, написанные шестнадцать лет назад, когда уходили эшелоны в Братск и Рудный: «Прошу принять меня в Сибирь, т. к. я хочу участвовать в новых электростанциях и заводах…». Я познакомилась с ним на курсах при райкоме комсомола, где завтрашним новоселам преподавали азы строительного дела. Паренек — его звали Эдиком — тоже, как и Коля Попов, мечтал отправиться «строить, обживать нетронутый край», и его не пугали «гнус и мошкара».
Мы договорились: Эдик будет писать с дороги и со стройки подробные письма — как знать, может, из них сложится документальное повествование о том, как он участвовал «в новых электростанциях и заводах». И Эдик сдержал слово, он писал. Вначале восторженные письма с дороги — как ехали, какие песни пели. Потом появились какие-то нотки растерянности — трудности, но не такие, каких он ожидал. Поставили на бетонный завод учеником плотника. В цехе непорядки, вчера простояли, мастер ругается, топор валится из рук, в общежитии кто-то надел его шапку да так в ней и ушел, деньги как-то расползаются…
После долгого молчания пришло письмо: «Во всём здесь я разочаровался… Весною уеду дальше, на Восток, туда, где есть настоящие стройки!..»
Может, и уехал, больше писем не было. Но вот только доехал ли он до той идеальной Стройки с большой буквы, где не будет нежеланных нарядов и требовательного мастера?
Вот что я вспомнила, прочтя, Коля, в твоем письме: «Трудностей я не боюсь». Как представляются они тебе, эти трудности? Если судить по письму, то только в таком облике: «мороз, гнус, мошкара, необжитость». В том, что ты представляешь их только так, виноват, конечно, не Коля Попов девятнадцати лет, а скорее всего мы, журналисты и писатели, от которых ты узнал, что главные трудности новостроек такого рода. А ведь это не так! На стройку прибывает в десять раз больше добровольцев, чем ей нужно рабочих. Но из сотни приехавших остаются десять, двадцать, тридцать. Остальные едут дальше, силе дальше, на некий идеальный передний край.
Помню девушку — комсорга изолировщиц на строительстве Троицкой ГРЭС. Работа изолировщиц трудная, в основном ручная, механизацию надо «выбивать». А тут ещё не выдали «спецмолоко». И вот разговор: «Уеду я в Братск; там все иначе! До весны только доработаю и уеду». «А сама откуда?» «Из Каховки». «Так у вас же там тоже важная стройка и люди ой как нужны!» «Ну какая дома может быть великая стройка? Я там токарем работала в мастерских. Обыкновенность каждый день. Вот взяла путевку и поехала сюда, на Урал. А тут тоже обыкновенность. Нет, я дальше поеду… где романтика!»
Но романтика — это не географическое понятие, а состояние активности души. Она помогает человеку разглядеть поэтический смысл обыкновенности. Тем более, что и новостройки нынче иные.
Вот только что приехала я со строительства Лисаковского горно-обогатительного комбината. Стройка эта, заметь себе, Коля, самая наиударная, помечена на всех картах комсомольских строек, находится под особой опекой и шефством комсомола: нужна стране лисаковская руда. Растет Лисаковск в 100 километрах от города Рудного — ровесника города Братска. Но растет, опираясь на опыт Рудного и именно поэтому существенно отличаясь от него. Рудный начинался с палаток и бараков, времянок, которые, конечно же, стоят до сих пор и с которыми мыкается выросший город. Первый дом, построенный в Лисаковске, имел пять этажей, балконы, газ. Сейчас в городе семьдесят таких домов. Ничего начерно, все набело. Нынешний Лисаковск не черновик будущего города, а первая частица его. Он будет не перестраиваться, а просто расти, прирастать.
И вот представь, Коля, заседает комсомольский штаб стройки, а из окна видны спортплощадка при школе, столы для пинг-понга, баскетбольные вышки, клумбы и прочее благоустройство. Никакого гнуса, никакой мошки, никаких сосковых умывальников-лотков с замерзшей за ночь водой, как, скажем, было в Рудном. А между тем речь идет о трудностях. Только трудности совсем иные. Ломаются машины и механизмы, а на ремонтном заводе не хватает станочников, в том числе, кстати сказать, и фрезеровщиков, точно таких, как ты, Коля. Ремонтировать механизмы некому. Они простаивают, нарушается график подвоза материалов, а от этого — простой бригад на участках. А в общежитии, хоть оно и в сверхблагоустроенном здании, оказывается, скучно, да ещё плохо работает буфет…
К чему это я все пишу? Чтоб не ехать, сидеть и, как говорится, не рыпаться? Ничего подобного.
Но вот ты пишешь, Коля: «Осенью 1973 года я отрабатываю на автомобильном заводе два года практики после училища. И хочу ехать строить…»
Вот это саМоё словечко «отрабатываю», очень оно настораживает. Знаешь, есть такие люди — им всё кажется, что настоящую жизнь они начнут завтра или, скажем, с понедельника, а сегодня — это ещё не жизнь, а так, неинтересное предисловие, и потому его можно перелистать кое-как. Но они ошибаются. И если сейчас в Миассе работа фрезеровщиком четвёртого разряда идёт у тебя «без приложения сил и желаний», если ты не работаешь, а «отрабатываешь», чтоб начать прилагать свои силы с осени 73-го года, там, где «вагончики и размеченные колышками будущие районы», позволь мне усомниться, что ты сможешь приложить их сполна и там. Ведь и в твоем цехе, где тебе кажется, что «всё отлажено, как в отлично подогнанном механизме» (кстати, какая прекрасная аттестация, побольше бы таких цехов!), и в нём есть, не могут не быть свои «трудные, ожесточенные бои». За то, чтоб дать больше деталей, чтоб те, кто уже работает по четвёртому разряду, овладели станком так, чтоб могли работать и по пятому; да и для поездки в необжитые места, в которые ты собираешься, мастерство, профессия — лучший багаж, потому что при нынешнем насыщении строек механизмами станочники нужны стройкам не меньше каменщиков — ощущается острый дефицит фрезеровщиков и токарей. Но если у тебя в Миассе, в своем цехе не разгорается от работы душа, «пропадает интерес», появится ли он, если ты отъедешь от Миасса на тысячу километров восточнее? Там будет другая природа, иной пейзаж, не будет родительского крова, но работа, поверь, будет все та же, обыкновенная, если сам ты не сумеешь ощутить всегда присутствующий в ней необыкновенный смысл. Ведь и сейчас результат твоей «обыденной» работы — автомобили уходят на стройки страны.
«Я хочу попасть в начало стройки», — пишешь ты, Коля. Прекрасные слова! Но, право же, они имеют и другой, не только к стройке обращенный смысл.
Когда человеку девятнадцать лет, ему надо торопиться, пора! Пора уже не отрабатывать, а работать осознанно, с пониманием цели, дальней и ближней, которую каждый день, как ступеньку, он ставит для себя. Пора уже не приготовляться к жизни, а жить — каждый день и час, каждую минуту.
Из письма видно, что ты по-своему чувствуешь это. Вот ты написал: «Я комсомолец с 25 декабря 1970
