Козловский — делегат V съезда социал-демократической партии Польши и Литвы в Закопане, 1907 год — Козловский делегат V Лондонского съезда РСДРП. Три года он живет в Париже, где действует одна из крупнейших эмигрантских организаций большевиков.
Партийная работа забирает все его силы Но всеми своими помыслами он в России, где в подполье даже в глухие годы реакции не затихала деятельность большевиков.
В Париже Мечислав Козловский познакомился с Софьей Багратионовной Вахтанговой, сестрой Евгения Вахтангова. Это произошло на лекции, которую организовали большевики-эмигранты. Молодая девушка из Владикавказа, где она окончила гимназию и преподавала французский язык, копила деньги, чтобы поехать во Францию для совершенствования в языке.
Мечислав Козловский и Софья Вахтангова часто гуляли в Люксембургском саду, говорили о будущем, о России, о том, что когда-нибудь их родина будет счастливой и свободной.
Они поженились. Вскоре Софья Козловская-Вахтангова уехала в Россию. А Мечислав Козловский остался в Париже: ещё не окончился установленный царским правительством срок высылки.
В декабре 1908 года во французскую столицу приезжают Ленин и Крупская. Владимир Ильич уже давно знаком с Мечиславом Козловским. Перед V Лондонским съездом меньшевики затеяли очередную возню — так называемый «партийный суд» против Ленина в связи с позицией большевиков относительно выборов в Государственную думу. Партия делегирует Козловского в качестве представителя Владимира Ильича в суде. Козловский доказывает безосновательность и смехотворность меньшевистских обвинений.
Козловский в России выступал защитником на политических процессах революционеров и часто добивался успеха. После возвращения из эмиграции в 1909 году партия поручает ему продолжать эту деятельность.
В те годы он тесно сближается с Петром Стучкой и Петром Красиковым. Об этой тройке позже было сказано: «Это была своеобразная нелегальная партийная ячейка при царском окружном суде». А ведь Козловский и его друзья находились под гласным надзором полиции.
В 1916 году, в разгар первой мировой войны, на всю Россию нашумело дело группы ревельских революционеров, представших перед царским военным трибуналом. Им грозила смертная казнь. Адвокат Керенский отказался их защищать. Партия поручила Козловскому выступить на процессе. Он опрокинул грозные обвинения в «государственной измене». Провокаторы и лжесвидетели были изобличены как платные шпики полиции, а ревельские большевики были спасены.
Все знавшие этого невысокого, полноватого человека с огромным лбом и умными, из-под пенсне слегка прищуренными глазами, отличавшегося поразительным умением терпеливо до конца, никогда не перебивая, выслушать любого человека, неизменно поддавались его обаянию. Он никогда не щадил себя, во многом отказывал себе, но всегда находил время, чтобы помочь товарищу.
Февральская революция застала Мечислава Юльевича в Петрограде, где он жил последние восемь лет, изредка по делам партии выезжая за границу.
В столице он до революции издавал газету «Нова трибуна» на польском языке. Эта газета правдистского направления разоблачала шовинистическую политику царского правительства.
Сразу же после Февральской революции Мечислава Козловского избирают депутатом Петроградского Совета и членом Исполкома Петросовета. Большевики избирают его членом Петроградского комитета партии. Он председатель Выборгской районной думы, гласный городской Думы. Он член Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета 1-го созыва.
Большевики вводят его в Комиссию по отмежеванию имущества дома Романовых, и одновременно он становится юридическим советником газеты «Правда».
И вот этому человеку, за спиной которого были тюрьмы, годы эмиграции, большевики поручили скрестить шпаги с буржуазной юстицией, дать ей бой, превратить процесс по иску царской фаворитки в демонстрацию ленинских идей перед петроградским пролетариатом и всей Россией.
Рано утром 5 мая 1917 года на Большой Зелениной улице в Петрограде перед зданием суда начала собираться толпа. Рабочие запрудили проспект. Их привела сюда твердая решимость защитить свою партию, не дать её в обиду буржуазному суду. Но много публики было и из буржуазных кварталов, привлеченной сенсацией, которую подогревала антибольшевистская пресса.
И вот началась схватка. Архибуржуазный судья Чистосердов, слуга буржуазных законов Хесин — одна сторона, в этой схватке представляющая класс, который ещё стоит у власти. Другая сторона представлена большевиком Козловским. В зале — главным образом сочувствующие большевикам солдаты и рабочие. Вот к ним-то и к трудящимся за стенами 58-го судебного участка Петрограда и должен обратиться Мечислав Козловский, сделать так, чтобы до человеческих сердец дошла правота большевиков, восстающих против старого мира бесправия и угнетения.
Чистосердов открывает заседание суда, зачитывает иск Кшесинской… Его речь пересыпана такими словами, как «бесправный захват», «удар по священной частной собственности», «узурпация», «подрыв основ».
Стряпчий Хесин в своей речи ссылается на царский кодекс. Ведь Февральская революция не отменила буржуазную частную собственность. Свод законов, защищающий капиталистов и помещиков, продолжает действовать.
Многочисленные корреспонденты, находящиеся в зале, с явным одобрением воспринимают речи судьи и защитника Кшесинской. Рабочие и солдаты ждут выступления Козловского. Атмосфера накалена до предела.
При гробовом молчании зала с места поднимается Козловский. Он спокоен, лишь пепельница, заполненная окурками, выдает его внутреннее волнение.
«Я прибыл сюда для того, чтобы протестовать против обвинений, которые выдвинуты буржуазной прессой по адресу революционных организаций.
Здесь речь идет о привлечении революционных организаций к судебной ответственности за «незаконное занятие» дворца Кшесинской… Следует не забывать, что революционные организации заняли это здание 27 февраля, в день революционного выступления народа. Заняли его тогда, когда оно было пустым, когда разбушевавшиеся массы уничтожали дворец Кшесинской, считая его гнездом контрреволюции, где сходились все нити, связывавшие Кшесинскую с царским домом… И остался целым этот дворец лишь благодаря тому, что он был занят революционными организациями. Дом этот был занят с согласия Петроградского Совета… Так выглядит «беззаконие» в свете фактов. И о каком «законном порядке» позволительно говорить в тот момент, когда на улице идет революция, свистят пули и гремит артиллерийская канонада?!»
Рабочие, солдаты и матросы, заполнившие зал, переглядываются. Им близки и понятны эти слова. Козловский выступает как грозный обвинитель царского суда, обличитель буржуазии. Он развернёт свою речь так, что она вызовет бурную реакцию зала, и позже Петр Стучка скажет о блистательном выступлении юриста-большевика: «Защита была просто демонстрацией и агитацией перед рабочими, переполнившими зал заседания суда. Мы решили вести защиту не по своду законов, а по Марксу».
От имени революции Козловский объявляет ниспровергнутым царский свод законов. «…Во время революции, — заявляет он, — происходит насильственный переход власти от одного класса к другому. Когда перезреют и рухнут старые общественные отношения, рухнут также и законы, охраняющие эти отношения.
Тогда начинается процесс формирования новых законов… который вырастает из изменившихся общественных отношений… С этой точки зрения ссылаться во время революции на старый «законный порядок» является по меньшей мере нелогичным. Старый законный порядок относится к прошедшей общественной эпохе и уже не вернется никогда, поскольку не могут вернуться старые общественные отношения.
Под этим углом зрения не может быть и речи во время революции о «законном порядке», поскольку
