Не сказав больше ни слова, он вышел и закрыл за собой дверь.
Невыносимо расстроенная, Мария отошла от двери и пнула ногой стену. В результате она отколола кусок штукатурки и больно ушибла палец, но никакого облегчения не получила.
В такую нелепую ситуацию она еще никогда не попадала, подумала Мария, сжимая кулачки. Мало того, что Филипп живет по соседству, но и ее судьба вновь оказалась в его руках!
- Отвратительный тип! - пробормотала она и снова пнула стену. - Презренный, ненавистный человек!
Она скорчила гримасу, почувствовав боль в пальце, и решила, что, пиная стены своего магазина, ситуацию не исправишь. Сняв рабочие перчатки, она спустилась по лестнице в кухню и несколько минут спустя замесила тесто.
Мария более часа мяла, била кулаками и шлепала ладонью круглый комок мягкого белого теста, руководствуясь не столько кулинарными соображениями, сколько желанием сбросить напряжение, дав волю своему гневу, но это оказалось не так просто сделать, тем более что явился посыльный из конторы агента по недвижимости, который доставил ей весьма официального вида документ.
- Он времени не теряет, - пробормотала она, принимая сложенный лист из рук посыльного и не обращая внимания на изумленный взгляд паренька при виде испачканной краской одежды и припорошенных мукой рук. Она взглянула на слова, напечатанные красным с внешней стороны листка: УВЕДОМЛЕНИЕ О ВЫСЕЛЕНИИ. - Что он, интересно, сделал, когда ушел отсюда? Позвонил по телефону своему адвокату?
Паренек не ответил. Он продолжал глазеть на нее, и по его лицу было видно, что он сильно сомневается в ее психическом здоровье. Мария вздохнула, захлопнула дверь перед его носом и взломала печать на документе. Она пробежала глазами отпечатанные на машинке строки уведомления от «Миллбери инвестментс», ничуть не удивившись, что от нее требуется в двадцать четыре часа освободить это помещение, именно так, как того требовал Филипп. Но когда она дочитала текст до причины выселения, возмущение, которое она старалась побороть, превратилось в ярость.
- Нарушение пункта о репутации? - воскликнула она. - Что за несправедливое, необоснованное обвинение?
Слишком сердитая, чтобы читать дальше, она скомкала уведомление о выселении, бросила его в мусорное ведро под рабочим столом и с новой силой обрушилась на комок теста.
- Я женщина с безупречной репутацией! Как он смеет утверждать что-то другое? - Приподняв комок теста над посыпанной мукой доской, она швырнула его назад с такой силой, что он расплющился. - И что ему за дело до того, где я живу? - добавила она, сильно шлепая тесто ладонью, словно желая сделать то же самое с физиономией Филиппа. - Мне абсолютно наплевать на Лоренса. Я о нем долгие годы вообще не вспоминала.
Произнеся эти слова, она была вынуждена признать, что это не совсем правда. Даже через дюжину лет после отъезда из Кейн-Холла воспоминания о первой любви иногда посещали ее. Определенный оттенок синего мог напомнить о его глазах, а аромат роз мог вызвать воспоминания о том дне в беседке, когда он, украсив ее волосы бутонами роз, заявил, что она самая красивая девушка из всех, которых он когда-либо видел. В тот день Филипп тоже находился в розарии. Вид у него был недовольный, словно его мучили неполадки с пищеварением. Она подняла комок теста и снова шмякнула его на стол.
- Чванливый сноб! Да как он смеет выселять меня?
Мария, тяжело дыша, остановилась. Она поняла, что надо найти способ борьбы с ним. Она отказывалась сдавать свои позиции без сопротивления. Она отказывалась верить, что нашла идеальный магазин для того лишь, чтобы потерять его, не успев даже воспользоваться шансом проявить себя.
Можно было бы обратиться к адвокатам Пруденс, но она уже взяла у подруги в долг целое состояние, и, хотя Пруденс было безразлично, расплатится ли она когда-нибудь с ней или нет, самой Марии это было небезразлично. Она была твердо намерена возвратить Пруденс весь долг до последнего пенни, поэтому она не хотела увеличивать сумму своего долга за счет таких экстравагантных расходов, как, например, оплата услуг адвокатов. Гордость всегда была одним из ее неискоренимых грехов, и она не хотела жить за счет благотворительности подруги.
В любом случае она сомневалась, что добьется каких-то благоприятных результатов. Насколько она помнит условия аренды, там действительно содержался пункт о респектабельности. Договор об аренде можно было аннулировать в случае неуплаты ренты, причинения вреда арендуемому помещению или проявления безнравственности. Хотя там не объяснялось, какого рода безнравственность имеется в виду, это не имело значения. Такая борьба погубит ее репутацию независимо от ее исхода, и никто в районе Мейфэр не будет покупать ее пирожные.
Конечно, она могла бы найти другой магазин. Мария окинула взглядом превосходную кухню с ее современными духовками, блестящими медными навесами и вместительными шкафами. Наверное, она могла бы воссоздать все это в другом месте, построить такие же шкафы, купить точно такое же оборудование. Но это обойдется слишком дорого. И она не смогла бы нигде воспроизвести такой же великолепный фасад, выходящий на Пиккадилли. Это такая же редкость, как зубы у курицы. И все же ей не остается ничего другого, кроме как выехать отсюда.
Ее вдруг охватило отчаяние. Филипп - маркиз, человек очень богатый и влиятельный. В борьбе с ним она так же бессильна, как и тогда, когда ей было семнадцать лет.
С каким холодным равнодушием сообщил он ей в тот день в библиотеке Кейн-Холла, что его брат предпочел сохранить свой доход и не жениться на ней. Его абсолютно не тронули тогда ни слезы, ни страх девчонки с разбитым сердцем, которая сначала протестовала, а потом согласилась на его условия. С каким бесчувствием протянул он ей банковский чек в обмен на обещание никогда и близко не подходить к Лоренсу.
Неожиданно Мария поняла, что следует делать. Она развязала завязки фартука, бросила его на рабочий стол и вышла из кухни. В течение двенадцати лет она честно выполняла свое обещание. Теперь она собиралась его нарушить.
Два часа спустя на ее лице не было следов краски, не было и навязчивого запаха скипидара, которым она пользовалась, чтобы смыть краску. Мария вышла из фарфоровой ванны и взяла приготовленное полотенце. Вытерев тело, она выжала воду из волос, повесила полотенце на специальную металлическую сушилку и открыла дверь в гардеробную, которая примыкала к ванной комнате.
Она взяла свежее нижнее белье, выбрала английскую белую блузку с длинными рукавами и застегнула пуговицы. А сверху она решила надеть свой лучший костюм для прогулок из синей саржи. Она тщательно причесала волосы и заколола на затылке длинные вьющиеся пряди, свернув их в тугой пучок, потом вынула самую хорошенькую шляпку - широкополую, из темно-синей соломки, отделанную кремовыми страусовыми перьями и ленточками.
- Кстати, - сказала она себе, натягивая белые перчатки, - негоже женщине, собирающейся встретиться с мужчиной, который когда-то был ее любовью, предстать перед ним неряшливой и бедно одетой.
Мария спустилась вниз, извлекла из мусорного ведра уведомление о выселении, разгладила его, сложила аккуратно и сунула в карман. Выйдя из дома, она заперла парадную дверь и бросила взгляд в обе стороны, чтобы убедиться, что Филипп нигде не подстерегает ее, готовый наброситься, если она подойдет близко к его входной двери.
Сунув ключ в сумочку, она купила у мальчика на углу газету и пересекла улицу, направляясь в Грин- парк. Выбрав скамью, с которой в обе стороны просматривалась Пиккадилли и была полностью видна Халф-Мун-стрит, Мария уселась, развернула газету и сделала вид, что читает, а сама не спускала глаз с перекрестка напротив.
Ей не пришлось долго ждать. Минут этак через двадцать она заметила молодого шатена в щегольском фланелевом костюме и шляпе-канотье, который шел по Халф-Мун-стрит, помахивая тростью. Внимательно приглядевшись к нему, она удовлетворенно кивнула и встала. Эту развязную, беспечную походочку она узнала бы где угодно.
Отложив газету, она поспешила вновь пересечь Пиккадилли, но так, чтобы намеченная жертва не заметила ее раньше времени. Когда она, пройдя мимо входа в свой магазин, повернула на Халф-Мун-стрит, сумочка у нее была открыта и она копалась в ней, якобы что-то отыскивая и производя впечатление женщины, настолько занятой содержимым сумочки, что она не обращает внимания, куда идет.
