оказывается в моей руке, и, внезапно почувствовав, что могу двигаться, вонзаю меч… Ослабевшие руки отпускают мою шею, я поднимаюсь и зажигаю свет и вижу… Клима. Он лежит, раскинув руки, темные его глаза смотрят в пустоту, волосы разметались по окровавленной шкуре… И тут его ноги начали превращаться в когтистые птичьи лапы, они становились все короче и короче. Нос заострился и согнулся, обратившись в крючковатый клюв. Глаза становились все круглее, вскоре густые перья покрыли все его тело и руки… Птица вздрогнула и ожила, и, взлетев, заметалась по шатру, хлеща меня своими огромными крыльями… ААААА Не-ет! Мои руки стали расти, покрываясь белыми перьями… И вот уже я, взмахнув крыльями, белой птицей вылетела из шатра…
…Я проснулась. Меня трясло мелкой дрожью. В шатре было темно, закрытый полог не пропускал и лучика света. Засветился шар. Гном, выбравшись из-под одеяла, настороженно смотрел на меня. Я, пытаясь остановить дрожь, обхватила себя руками. Белая сова? Неужели я могу обратиться именно в белую сову?
— Филимон, — проговорила я задумчиво, — я знаю, как мы доберемся до стоянки орков и сделаем это немедленно.
— Немедленно… — недовольно ответил гном, выбираясь из-под нагретых одеял, — я, конечно, не в курсе, что тебя осенило, но поесть-то хоть можно в этой жизни? Может через час меня орк какой-нибудь прихлопнет, или еще кто-нибудь несчастного, никому не нужного гнома…
— Филимон, — оборвала я его причитания, — мы поедим! Что там у нас сегодня на завтрак?
Гном, радостно подпрыгнув, хлопнул в ладоши и что-то прошептал. О! Филимон действительно проголодался. На нас начали падать окороки, пироги, ватрушки, потом свалился тяжелый бурдюк с молоком и две большие буханки хлеба.
— Да здесь еды на неделю, Филимон! — еле вымолвила я, набив рот пирогом с мясом.
Гном не отвечал. Он сосредоточенно проглатывал кусок за куском, будто хотел наесться навсегда. А может, он просто боялся, и не зная, чем закончится следующий день, забывал свой страх за едой. Мне, наоборот, есть особенно не хотелось. Меня занимала мысль, удастся ли мне, как во сне превратиться в сову.
Наконец, Филимон, рассовав недоеденные куски по карманам, посмотрел на меня. В предрассветной тишине ничто не нарушало спокойствия спящего лагеря. Пройдет еще совсем немного времени, и здесь все придет в движение. Это войско тучей снимется со стоянки и шагнет к лагерю Темных, и, судя по тому, как оно появилось здесь, бой начнется сразу. А мне надо найти, где может быть Клим, если он еще там. И поэтому я должна лететь сейчас, только бы у меня все получилось! Как я это сделала во сне?
Раскинув широко руки, я стояла минуты две, вспоминая сон. Потом, опустив глаза, встретила скептический взгляд крысеныша. Черт! Время идет! Во сне я смотрела на Мала, превращающегося в филина… И думала, что это наверное ужасно противно, когда твои руки и ноги превращаются в птичьи… Надо представить! Представить, что… Ух ты! Есть! Белые перья стремительно начали покрывать меня, скрывая одежду, оружие, пальцы рук стали самыми длинными перьями на концах крыльев. Вскоре я не намного отличалась ростом от вылупившего глаза Филимона. Есть! Я — сова!
Распахнув крылья, я встряхнулась, поправляя свой белоснежный наряд. А какой обзор! Мне кажется я вижу даже за своей спиной! Вспоминая, как взлетали драконы, я сделала пару неуклюжих шагов, взмахивая тяжелыми с непривычки крыльями. Даже подпрыгнула… Филимон ехидно засмеялся… И вдруг я почувствовала, что в прыжке зависла. Ура! Крылья меня держат! Еще маши, маши!!! Есть! Я оказалась в два взмаха под потолком и стукнулась лбом в мягкие шкуры… Спикировав вниз, к гному, я увидела его изумленное лицо, и это было сейчас для меня лучшей наградой. Забравшись в густые перья, Филимон притих на моей спине. Надо бы его чем-нибудь привязать, а то слетит при первом же моем неумелом вираже. Стряхнув его опять вниз, я посмотрела на него, понимая, что сказать-то я пока ему ничего не могу. Но он меня понял, и вскоре у него в руках был кожанный ремень. Теперь можно попробовать и вылететь…
Когда Филимон откинул полог шатра, пар клубами ворвался вовнутрь. Я, неуклюже застряв в дверном проеме, все-таки выбралась наружу и, подождав, пока гном устроится на моей спине, а теперь он оказался очень ощутимым грузом, тяжело поднялась в холодное утреннее небо, оставляя на снегу птичьи следы. У меня перехватило дыхание… Я лечу! Сама!
Внизу еще царила ночь, а небо уже светлело. Появились первые воины на просыпающейся стоянке, но никто из них не обращал внимания на парившую в небе ночную птицу, они были заняты предстоящим переходом.
Обострившееся во мне удивительное зверинное чутье и зрение позволяло без труда видеть все и в небе, и на земле до мелочей. Морозный воздух, ероша перья, лишь бодрил, хотя будь бы я обычной птицей или той Аськой, которой я была еще минувшим летом, я бы долго этот полет не выдержала…
4
Самое удивительное в этом полете было то, что никто кроме Филимона, не знал, что эта белая сова — я. Никто!
Сейчас в этом заснеженном лесу и шагу нельзя ступить, не боясь встретиться с мерзким орком или еще какой-нибудь тварью. Мне бы не пройти одной это кажущееся коротким расстояние. А сейчас, не поднимаясь слишком высоко, зная повадки этой ночной птахи, я уже почти добралась до окраины большого, растянувшегося на многие километры бора. Какое-то движение под ветвями деревьев привлекло мое вдруг внимание. Тихо, старась быть как можно незаметнее, чтобы не получить стрелу в лоб, я спустилась вниз.
Ого! По тропе, цепочкой, шли, наверное, что-то около сотни орков. Они двигались, по зверинному оглядываясь, время от времени, вооруженные до зубов. Уходили они от своего лагеря по логу вправо. Следуя за ними, я увидела, как они втягиваются в глубокий овраг, идя также цепью по руслу замерзшего ручья. Под деревьями было еще темно. Рассвет только коснулся верхушек деревьев. Опа! Я увидела, как один из идущих впереди громил ткнул в стену оврага… и еще…. и еще… Они ищут входы в гномьи переходы! Разделившись, отряд, пошел по разным рукавам лога, все также тыча мечом вправо и влево.
Развернувшись, я тихо стала уходить из этой части леса, отыскивая укромное местечко, где я могла бы принять человеческий облик… В конце концов, усевшись на развилке толстой ветки сосны, росшей в зарослях молодого осинника, я стала опять сама собой. Хорошо-то как! Однако надо спешить! Схватив зеркало в руку, я позвала Гарру. Его лицо возникло быстро и невозмутимо уставилось на меня.
— Гарра, отряд орков в сто голов идет по логу в глубину леса, тыкая мечом в стены оврага, ищут входы гномов, и я думаю это не единственный отряд…
Брови эльфа поползли вверх.
— Откуда… Где ты вообще находишься? На дереве что ли? — растерянно спросил он.
Я молчала.
— Не хочешь говорить… Ася, что ты задумала? Тебе нужна помощь? — продолжал эльф.
Наконец, поняв, что я совсем не хочу отвечать, он замолчал. Глядя мне в глаза, он покачал головой:
— Орки, говоришь? Хотел бы я знать, что они задумали, и кто им указал этот путь! — задумчиво проговорил он. — Похоже, они надеются оттянуть наступление любой ценой… — и вдруг добавил шепотом, — но наступление будет начато… — и заговорщицки подмигнул мне, погрозив при этом кулаком, — не лезь, куда попало одна, а мне, похоже, пора, — откроем оркам входы, ведущие в гномьи лабиринты, они оттуда не скоро выберутся…
Эльф быстро исчез. Пора и мне. Сменив шкурку, я рванула к лагерю Темных. Меня тянуло туда как магнитом, несмотря на то, что чувство опасности душило меня все сильней по мере приближения.
Тошнотворный запах долговременной стоянки грязных темных существ ударил по острому птичьему обонянию. Устроившись в густой кроне кривой одинокой сосны, растущей на самой окраине леса, я замерла.
Светает. А в лагере царит оживление, будто здесь никто и не ложился. Мрачное местечко. И вонючее… Смрад шел от огромных костров, над которыми висели лохмотья обглоданных туш, от отбросов, которые кучами дымились вокруг шатров и кострищ. От самих шатров, которые были забросаны плохо
