пройдет.
Он молчал, теперь и он, изогнув шею, обернулся: мальчик лет восемнадцати, не больше, глаза его, пойманного в капкан зверя, потемнели от шока и страха, в них застыли гнев и недоумение. Светлые волосы слиплись от крови, на лице тоже засохшая кровь. Поврежден у него череп или только порвана кожа — на взгляд не понять. Одежда разодрана, левая рука висит так, что сразу видно — перелом по меньшей мере в двух местах. Но главное — ноги. Я посветила на них.
Перед машины расплющился, и приборная доска под нелепым углом вдавилась в сиденье. Правая нога парня была придавлена не вплотную: думаю, он сумел бы вытянуть ее. Но вот левую зажало намертво между металлом и краем сиденья. Кость бедра прорвала тело.
— Ты, правда, доктор? — хрипло прошептал он.
— Да. Спокойнее. Не старайся высвобождаться. Так, молодец, — хоть бы ему не передался холодный страх, сидевший у меня в животе. — Сделаю сейчас тебе укол, станет полегче.
— Отрежь ее, — прошептал он, его полные муки глаза, не мигая, уставились на меня.
Я молчала, решив, что расслышала что-то не так.
— Отрежь ее! — снова взмолился он.
— Отрежь — что?
— Ногу!
— Ну дело не так уж худо, — я старалась говорить твердо, уверенно. — Я знаю, тебе больно, очень, но потерпи. Все будет в порядке. Правда.
— Нога моя, так? Вот и отрежь к черту эту заразу! — Он уже заходился в крике: пойманный в капкан зверь. — Я утону, если машина кувыркнется. Утону! Не соображаешь, что ли? Буду бороться, выдираться, но мне же не освободиться! Я утону! Ты поняла? Из-за нее! А я не хочу умирать! Я могу спастись! И с одной ногой проживу! На дне реки две мне не нужны!
Он себя не помнил от ужаса, но в его словах была своя мрачная логика, и я понимала ее. Ампутировать я бы сумела даже в таких неблагоприятных условиях. Мы вытащили бы его из машины, и мальчик спасен!
Но медицинской необходимости ампутации нет, считала я. Ногу можно спасти, когда уберут зажавший ее металл. При условии, что машину вытащат вовремя. Я застыла, глядя на ногу. Если ногу я ампутирую, а машина удержится, то я сделаю парня калекой на всю жизнь из-за ничего.
Но если откажусь ампутировать, а крошащаяся земля не выдержит, отпустит корни дерева, мальчик погиб. Умрет, как и описывал, после короткой безнадежной безумной схватки с металлом и водой.
— Мистер Лантри? — повернула я голову.
— Да?
— Как думаете, когда прибудет спасательная команда? И через сколько вытащат машину?
— Теперь совсем скоро. Я даже уже слышу полицейские сирены. Но тягачу, конечно, добираться придется подольше. А вот сколько времени понадобится вытащить машину… С полчаса, может. Уж, конечно, не меньше. Если бы автогеном, так через пару минут освободили бы. Но автогеном нельзя, тут все насквозь бензином пропитано, — говорил он спокойно, буднично. Но я знала — наверняка сообразил, в чем проблема.
— Корни дерева осмотреть можете?
Я выключила, экономя батарейки, фонарь и замерла, наблюдая отражение фонаря Лантри, тот осторожно пустился ползком вокруг машины. Мальчик замолчал, я слышала, как трудно он дышит. Я лихорадочно придумывала, что бы такое сказать — все равно что, лишь бы не молчать; по-моему, я что-то плела про то, что новенькая в городе, как мне нравятся их пейзажи, всякую чушь: самое главное, чтобы он слышал рядом человеческий голос, чувствовал, что он не один в кошмарной ситуации.
— Комочки земли отрываются все время, — ровно, невозмутимо сообщил Лантри, — но маленькие. Дерево может и всю ночь продержаться.
Не добавив — а может и десяти минут не выдержать. Но я поняла подтекст.
— Передайте, пожалуйста, мою сумку!
Лантри дал, а я сунула ему подержать фонарь.
Пока я наполняла шприц, мальчик наблюдал за мной.
— Отрежешь? — спросил он.
— Посмотрим, как все пойдет. Сейчас тебе полегчает.
Глаза его зажглись ненавистью.
— Шлюха проклятая! Легче мне будет, да? Что — легче? Подохнуть? Конечно, не ты свалишься в реку! Ты себе вежливенько вылезешь из машины и скажешь: «Ах, что поделать!» И будешь глядеть, как я подыхаю! Проклятая грязная убийца! Нога — моя! Сам могу решать, что с ней делать!
— Но спасательная команда совсем близко, — уговаривала я. — Подождем, узнаем, как скоро сумеют вытащить тебя. Ампутировать — на это тоже требуется время. Может, еще дольше.
— Прямо! Храбрости не хватает! Я знаю, чего хочу! Моя нога! И жизнь — моя! Чтоб ты сдохла! Будь ты проклята! Проклята!
— Уйдите, доктор, — сказал Джек. — Я посижу с ним.
Я повиновалась. Больше от меня мальчику пользы никакой, мое присутствие только еще больше взвинчивает его. Прикрылась ли я этим доводом для оправдания собственной трусости? Наверняка я не поняла никогда.
— Он скоро успокоится, — заметила я, — вот-вот начнет действовать лекарство.
Лантри заполз в машину, я тронула его за руку.
— В машине вы ничем не поможете.
— Но я и тут ничем не помогаю, — пожал он плечами.
И, устроившись рядом с мальчиком, — тот истерично осыпал меня оскорблениями — заговорил с ним. Сидя на земле, я ждала. Постепенно, под действием лекарства и уговоров Лантри, паренек успокаивался.
Полчаса — срок оказался сильно преуменьшен. Потребовалось, наверное, не меньше часа — в точности не знаю, для меня время тянулось болезненно долго. Я стояла рядом, пока спасатели возились с цепями и стальным кабелем, Глаза мои не отрывались от разбитой красной машины: вот-вот из-под вывороченного дерева поползет земля…
Но нет — не поползла.
Наконец металл разрезали, и мальчика освободили. Положили на носилки, и служащие «скорой» и полицейские начали трудный подъем на шоссе.
Мы с Джеком постояли минутку у покореженной машины, молча глядя на нее.
— Сидеть в машине с мальчиком, мистер Лантри, — медленно произнесла я, — было крайне рискованно.
— Вы и сами побывали там.
Я покачала головой.
— Я сделала, что смогла, и вылезла. По необходимости была. Но вам забираться туда было ни к чему.
Джек отвернулся.
— Ладно, пойдемте лучше. Конечно, на шоссе мы первыми выйдем, но вам ведь, наверное, хочется успеть в больницу раньше «скорой».
На другой день, когда я уходила из палаты, мальчик через силу от боли и слабости, протянул руку.
— Простите за вчерашнее, доктор. Я… мне было так страшно.
Я улыбнулась, взяла его за руку.
— Не переживай. Мне тоже было скверно.
— Вы были правы, конечно. Я дико рад, что у меня по-прежнему две ноги, хоть одна и покалеченная.
— Давай скажем — повезло нам обоим!
У больницы я устало привалилась на минутку к машине. Он сказал — я была права. Но права ли? Или
