прикасался пальцами к авторучке, заткнутой в верхний карман, то поправлял рукой черные волосы, спускающиеся на загорелый лоб.
– Несколько дней он действительно прожил у Сеньки-воина. Пил с Сенькой, в карты играл. Санька сказал мне, что дал ему на карточную игру сто рублей и он проиграл их. «Вот и купил его недорого», – признался Сенька… Тетка Дарья сказывала…
– Говорила. Сказывала – это диалект отживший, – перебил Александр Александрович.
– Говорила, – поправился Саша, – что домой Коля возвращаться не думает. В школу больше не пойдет. И вообще хочет начать новую жизнь.
– Какую?
– Не понял я, Александр Александрович, что это за новая жизнь. Я вначале подумал, что он решил идти работать, но теперь, говорят, он живет на выселке у дружков Сеньки-воина. А недаром говорится: «Скажи, кто твои друзья, и я скажу тебе, кто ты».
Александр Александрович утвердительно кивнул.
– Вот я и думаю, – продолжал Саша, – раз он у Сенькиных друзей, значит, жизнь его не трудовая будет. Добру они не научат. Сказыва… Говорят, – смутился Саша, – забили дома Ласкина, оттого он такой. Ненавидит мать и отца.
– Проглядели мы парня! – покачал головой Александр Александрович.
Коля Ласкин, так же как и Саша, учился у Александра Александровича с пятого класса. Когда Коля учился в седьмом классе, Александр Александрович советовал отцу взять сына из школы и определить его на работу, но тот и слушать не хотел, бил себя в грудь и кричал на всю учительскую: «Я неучем остался, так пусть хоть сын человеком будет! На инженера выучу!»
– Что же теперь делать? – Александр Александрович, закинув руки за спину, беспокойно ходил по учительской. – Вот что, тезка, – сказал он, – попробую еще разок поговорить с родителями. А ты свяжи Ласкина с кем-нибудь из ребят… К кому он лучше всех относился?
– Да, пожалуй, ко мне…
– Ну, так сам разыщи его, а ребятам накажи, чтобы глаз с него не спускали. Пусть в компанию свою втянут…
Дверь открылась, и в учительскую вошла преподавательница литературы Ксения Петровна – полная маленькая старушка с серебряными стрижеными волосами.
Саша встал. Александр Александрович приветливо кивнул.
– Вот насчет Ласкина рассуждаем, – сказал он.
Ксения Петровна села на стул около Александра Александровича.
– Садись, дружок, – приветливо взглянула она на Сашу. – Так что же нового?
– Нового ничего. Все в той же компании. Домой не возвращается, в школу не ходит, – ответил Александр Александрович.
Он любил разговаривать с Ксенией Петровной: хорошо слышал ее четкий, громкий голос, и, главное, оба они были во всем единомышленниками и с первого слова понимали друг друга.
– Прозевали человека, самым настоящим образом прозевали! – горячо воскликнула Ксения Петровна. – Мы, учителя, виноваты, товарищи виноваты! Видели мы давно, что мальчик обозлен, замкнут, а докопаться до истинной причины невдомек было. Вот вы, например, друзья его, одноклассники, – обратилась она к Саше, – неужели вы не знали, что отец его так избивает?
– Не знали, Ксения Петровна, – ответил Саша, вставая.
– Да сиди, дружок, сиди! Скрывал он, значит, крепко. Стыдился. Теперь трудно исправлять ошибки, но необходимо.
Александр Александрович поделился с Ксенией Петровной своими соображениями. Саша тоже высказал свои мысли. Ксения Петровна их поддержала:
– Мне тоже кажется, что возвращать его в школу не стоит. Самое лучшее – определить на завод. Молодежь там здоровая. Труд интересный. Выровняется парень, вот посмотрите, обязательно выровняется.
Две встречи
К вечеру, приготовив уроки, Саша отправился разыскивать Ласкина. Вечер был сумрачный. С утра то моросил, то лил дождь, и на лужах вздувались пузыри, что в народе считают признаком затяжного ненастья.
Грустно поглядывая на недоступную улицу, белоголовые ребятишки в окнах домов причитали хором:
Или:
Саша брел вдоль домов и заборов по глинистой жиже. На нем был голубой материн плащ с капюшоном. Впереди него шла босиком бабка Саламатиха. Ботинки, связанные шнурками, она несла в руках. Саламатиха тяжело ступала толстыми, отекшими ногами прямо по лужам и не переставая поносила на все село председателя сельсовета:
– Черт бы подрал тебя, старая ведьма, не можешь тротуары сделать! Заботы о людях ни на грош нет!
На Саламатихе был такой же, как и на Саше, голубой плащ (в таких плащах ходило все село, потому что других в сельпо не завезли), но он был мал для ее могучей фигуры, и она смогла завернуться в него только наполовину.
– И этот дурак слепой, – присоединила она к председателю мужа, – сидит, сказочки сочиняет! Нет чтобы родное село в порядок привести. Тоже депутат! Чертова кукла!
Саша с трудом сдерживал смех. Саламатиха поскользнулась и тяжело плюхнулась в грязь.
Саша подскочил к ней, помог встать.
– Спасибо, сынок! – раздраженно поблагодарила Саламатиха и вдруг повернулась лицом к трактовой дороге. – Тебе чего, жизнь не мила?! – крикнула она низким голосом какому-то прохожему, который, сбросив с плеч тяжелый мешок, расположился завтракать прямо на дороге. – Машины по селу идут… В лепешку сотрут, чуть зазеваешься.
– А тебе жалко? – спросил прохожий, рукавом обтирая пот и дождь с загорелого лица. – Ну задавят. Плакать будешь?
– Тьфу, леший! – плюнула Саламатиха. – Ну, ложись на дороге, коли жизнь надоела! – И она пошла вперед широкими, мужскими шагами.
Саша шел за ней. Ему давно хотелось поговорить с Саламатихой о Мише. Он знал, что бабка и внук живут душа в душу и озорные проделки устраивают сообща.
– Миша-то как?.. – начал издалека Саша, но сразу же понял, что шуструю бабку провести трудно.
Хитрыми глазами она покосилась на Сашу:
– Сидит все с книжками. Учит. – При этом она шумно вздохнула, не то от жалости к внуку, не то желая сдержать смех.
Саша решил говорить напрямик:
– Историю с Шолоховым разыграл он зря. Дело-то серьезный оборот приняло. Из районного центра приказ дан разыскать, кто слух пустил. Найдут – принудиловку получит за хулиганство.
– А ты чего ж молчишь? Ведь комсомолец, даже секретарь! – певуче осведомилась Саламатиха.
– Что ж из этого? Он мне сам все рассказывал. Я отругал его, а бегать и доносить не собираюсь. Хотя за болтовню его проучить давно пора.
– Проучать не за что, – решительно сказала Саламатиха. – Был Шолохов в Погорюе. Сама видела. Пошла на Куду белье полоскать. Вижу – стоит богатырь такой! – вдохновенно врала Саламатиха.
Саша даже остановился и от изумления открыл рот.
– Рост – двухметровый, волосы – шапкой золотой, глаза карие, как огонь. Одной рукой подбоченился, другую простер над рекой, точно повелеть что-то хотел: может, реку в другую сторону повернуть, или чтоб из берегов вышла, либо пересохла, чтоб на другой берег посуху перейти.
– Бабушка, да Шолохов небольшого роста, и глаза у него светлые…
– Не перебивай! – возмутилась Саламатиха. – Своими глазами видела. И говорит он, как тигр рычит, с
